Разница между нами (СИ)

Бен внимательно вглядывался в каждую черту ее лица, стараясь увидеть прошлое, скрытое за этими изменениями. Вьено выглядела крепче, жизнь в достатке убрала с ее лица следы усталости и нездоровую бледноту, но ее взгляд уже не излучал той наивности, не лучился прежней жизнерадостностью, только он выдавал, как много ей пришлось перенести, хотя она и выглядела такой же энергичной, неунывающей и храброй.

— Так что ты думаешь, зачем им нужны выжившие трибуты, и почему так важен я? — Бен слабо подал голос, нарушив длительную тишину.

— Это всё только мои догадки и слухи, но если моя версия имеет место быть, а я в этом почти уверена, ты им нужен с той же целью, что и все мы. Трибуты, которых успели полюбить люди, а других, стоит заметить, они никогда не спасали, могут выступать рычагами давления, когда Тринадцатый разрешит вооруженное восстание. Я думаю, что они отправят всех нас на родину, чтобы мы заставили людей решиться, “помогли” им загореться этой идеей. Нам можно доверять, мы полностью в их власти, в глазах людей мы несчастные дети, мученики, объединившиеся, чтобы спасти их. В этом смысле мы незаменимы.

— Я догадывался, что они выбрали меня из-за того, что я победитель, потому что меня знают и это дает некоторые возможности, но ни за что бы не подумал, что с такой же целью они решатся вытаскивать и тех, что должны умереть.

— Я размышляла об этом. Все мы —трибуты из дальних Дистриктов, нас объединяет ненависть к системе, которая стала последствием голодной жизни, они никогда не решались спасать профи. Видимо, не были уверены в их надежности. Я почти уверена, что они часто вмешивались в исход Игр, помогали кому-то победить, а кому-то умереть. Среди победителей много тех, что тоже замешаны в восстании, сложнее всего с Первым, Четвертым и Вторым, оттуда редко выходят высокоморальные и требующие справедливости победители, поэтому к тем, что подают некоторые надежды, они присматриваются годами.

Предположения Вьено подтвердили часть его мыслей. Было совершенно очевидно, что никто не спал бы его, жертвуя такими людьми, как Хилл, если бы дело было только в данном Батлеру обещании. Бунтовщики заботились о том, чтобы в каждом Дистрикте у них было лицо, представитель из народа. И Стилл, видимо, подходил на эту роль идеально, он лично знал тех, кто уже рискнул ради восстания, и мог бы привлечь других.

Бенджен поверил каждому слову возлюбленной и теперь снова был решительно убежден в том, что всё не зря. Он был готов самозабвенно служить революции, подчиняться каждому приказу этих людей и никогда не сомневаться в их справедливости при одном лишь условии — если они дадут ему хотя бы несколько лет спокойной жизни с возможностью быть рядом с Жаклин и растить дочку. Он больше не старался оправдать себя в своих глазах, не хотел принимать решения. Только выполнять приказы, избавляясь от ответственности и избегая ошибок. Может, он никогда и не был хорошим человеком.

Его понятие о морали действительно было искаженным, а может быть, и вовсе изуродованным, ведь он совсем не мог заставить себя думать о покойных близких, их образы больше не вызывали в нем ни боли, ни стыда. Бен несознательно вспомнил собственные слова на интервью о том, что жизнь Жаклин в его глазах стоит выше десятков других, и это была чистая правда. С разницей в том, что тогда он думал о двух десятках трибутов, которых предпочел бы видеть мертвыми без угрызения совести взамен жизни Вьено, а сейчас так же легко променял бы на одну нее жизни всех своих близких. За одним лишь исключением.

Вдруг возвратившись в реальность, Бен вспомнил о мирно сопящем в кроватке существе.

— Должен тебе сказать…

Жаклин приподняла голову, встречаясь с ним взглядом, и чуть нахмурилась.

— Я знаю, что существует множество вещей, за которые мне стоит извиняться до конца моей жизни — но ничто из того, что ты узнаешь, не ранит тебя больше, чем то, за что я извиняться не стану — моя дочь.

Она слабо кивнула, пытаясь не показывать собственных чувств, но Бен уловил в ней мгновенную перемену. Ему казалось, что один вид девочки, как доказательство того, что он изменил ей, будет ей нетерпим, но она была здесь с ней всё это время, и Жак наверняка сама проявила это желание. Неужели она простила даже это, еще до того, как он объяснился?

— Мне жаль, что я был с другой, я испытывал стыд каждый раз, когда прикасался к ней или когда слышал ее голос, обращенный ко мне, я сожалею, что позволил ей любить себя. Даже то, что я был уверен, что ты мертва, не оправдывает этого. Мне больно не только оттого, что ты узнала об этом, одна мысль о том, что я предал тебя, убивает меня. Но я не могу описать словами, как сильно я люблю Фредерику, я безмерно благодарен, что она появилась на свет.