Разношерстная... моя

И тотчас погрузилась в эту свою чародейскую дымку. А через несколько ударов сердца встряхнулась волчицей и растворилась в темени, сгустившейся вокруг костра.

Барон примчался, как полоумный, лишь только ему донесли весть, будто на его берег принесло двух идиотов с немыслимым охотничьим щенком королевской породы. И будто бы означенные идиоты желают выкупить собачонкой проезд по его землям. Нет, он не поверил в эти сказки… Но, примчался. А увидав шелковистую шерстку, длинные лапы, узкую морду и благородный взгляд Яльки, чуть языка не лишился. Обретя речь, первым делом, попытался зазвать дарителей на обед, дабы обмыть этакое несусветное везение. Но, дарители смиренно попросили уложить тот обед в седельные мешки и благословить их в дорогу, ибо время не терпит. С чего вдруг такая спешка? Как?! Столь высокородный барон, и ему еще не донесли?! Просто свинство какое-то! Ведь в столице о том лишь и трезвонят! Лардàвиг-то помер. Скоропостижно и безвозвратно. А им двоим приспела срочность донести эту весть туда…, куда нужно, о чем им трепаться не дозволили. Так что, ежели барон не против…

Барон был не против – он вообще позабыл о них в тот же момент. Нет, проводника отрядил и седельные мешки велел набить доверху. Но его самого проезжие вестники боле не видали. Так, услыхали краем уха, будто ринулся он сбираться в столицу, где только его высокородства и не хватало. Молчаливый хмурый проводник моментом усек, что его подопечные люди бывалые и торопливые. На север пойдут ходко, без баловства по трактирам и харчевням, что его вполне устраивало. Особо за две золотых монеты, какового богатства у него сроду не бывало. Намеки на местную разбойную братию проводник уразумел и повел их торным путем, где знал в каждой дыре каждую собаку. Что важней, каждая помянутая собака знала его, как верного слугу своего господина при солидном положении. Так что, с этаким довеском дорога обещала стать короче чуть ли не вдвое без непременных препирательств и мордобоя.

Яльку же разместили на псарне, но в отдельном отгороженном деревянной решеткой углу.

– Ну, как она тут? – не преминул заскочить на прощание дважды осчастливленный в этот день барон.

– Чего ей сделается? – пробурчал старый псарь, чьим рукам поручили заботу о молоденькой породистой сучке.

– Ты ее осмотрел? Здорова?

– Не дается, – пожал плечами псарь, почесав поясницу. – Пусть немного попривыкнет. Чего понапрасну запугивать? Будет потом шарахаться. Как с кобелями-то вязать-то, если она их грызть начнет?

– Не начнет! – любовно погрозил пальцем барон подремывающей Яльке. – Она у нас благородная дама. И вести себя будет прилично. Да, дорогуша?

Ялька не поленилась: оторвала от чистого пола свою благородную башку и умильно тявкнула, мотнув в довесок хвостом.

– Гляди-ка, и впрямь благородная, – не без издевки проворчал псарь.

– Ты смотри у меня! – уже на полном серьезе пригрозил барон. – Чтоб она была в полном порядке. Жаль, что уезжать нужно. Я бы ее и сам осмотрел.

Ялька поперхнулась зевком и, струхнув, замерла. Коли они на нее обзариваться начинают – в смысле кобелей да приплода – так чего ж и как осматривать станут? Вот еще радости! А клетка, как назло, слишком частая. В такую она своей змеей никак не протиснется. Коли сделаться потоньше, так это уж не змея, а моток веревки выйдет. Такая змея у нее сроду не заползает, как надо. Не бывает таких змей, хоть тресни. Выходит, подлизываться надо и срочно! Из шкуры лезть, лишь бы охмурить!

Она подорвалась и рьяно облизала толстые грязные бароновы пальцы, что вцепились в решетку.

– Красавица моя! – расплылся ее нечаянный хозяин, готовый немедля открыть клетку.

И самолично в свою очередь облизать дорогую псину с носа до хвоста.

– Папа, мы едем? – капризно прогундосила какая-то девица, заглянув в широкие ворота псарни.

Она кривила губки и манерно задирала подол длинного, небось, еще и нарядного платья. Это Ялька оценила лишь по тому неудовольствию, каким несло от девицы, что вынужденно притащилась в этот свинарник. И вовсе не свинарник – возразила Ялька, выказывая барону чрезмерную любовь всем телом. Да еще довольным жизнью повизгиванием. Он наговорил ей кучу красивостей и поперся прочь, жутко недовольный отъездом, что сам же и задумал.

– Тихо мне тут! – прикрикнул псарь, наплевав на все ее старания. – Сиди смирно. А то вон плеткой отхожу!

Плетки Яльке не хотелось – непривычная она к плетке. И взаперти торчать непривычная. Вот же тварина мерзкая – досадливо обругала она псаря, что навесил на клетку самый, что ни есть, настоящий замок. Понятно, что не ради замысленного ею побега, а ради воров. Да кому от того легче? Этот псарь такая скотина! Небось, еще и гулять ее не пустит. А она и человеком тот замок не отомкнет – не сподобилась обучиться их вскрывать. И чего ж теперь?!