Разноцветный снег

Мама вышла из комнаты, а у меня в голове все еще звучал ее низкий хрипловатый голос: “If this be error and upon me proved, I never writ, nor no man ever loved”. «А если я не прав и лжет мой стих, то нет любви – и нет стихов моих». Сон никак не шел, и я решила начать читать недетскую книгу в красной обложке, которую дал Яков Семенович. Книга называлась «Пятая печать».

Глава 17

Это случилось на математике. В кабинет заглянула перепуганная Марина Владимировна:

– Можно я заберу Бойцову? Это срочно.

Неужели Алмих что-то заподозрил? Не могли же мы оставить следы у него в кабинете? Мы же выключили комп, Гришка даже стер историю поиска. Я послушно собрала рюкзак, с тревогой поглядывая на классную. Марина Владимировна никогда раньше не говорила так жестко и холодно, как конвоир, сопровождающий арестанта на суд.

– Не ожидала я от тебя, Анастасия, – выговаривала мне по дороге классная. – Моя лучшая ученица, отличница. Отличилась, нечего сказать…

– А что случилось? – Я искренне не понимала, в чем дело.

– Сейчас придем к Александру Михайловичу, и узнаешь, – горестно покачала головой Марина Владимировна.

Алмих восседал на кресле, как на троне, и свысока смотрел на меня – ну, ни дать ни взять царь, только что одержавший победу над Наполеоном.

– Ну? – спросил он как-то слишком спокойно, а лицо оставалось на удивление бледным.

Я не знала, как реагировать на это «ну». Переспросить, что он имеет в виду, – как-то невежливо, рассказать, как прошел день, – странно. Я предпочла молчать и вопросительно смотреть на директора.

Алмих тяжело вздохнул, видимо, сожалея, что у него в школе учатся такие идиоты, не способные понять его с первого слова, поэтому добавил второе:

– Ну? Что?

– Ничего, – отозвалась я. А что еще скажешь-то?

У директора начали розоветь уши – верный признак, что кому-то сейчас достанется. Марина Владимировна на всякий случай отодвинулась подальше от стола и заняла оборонительную позицию за стулом для посетителей, куда Алмих так и не предложил ей сесть.

– Вот видите? – Алмих указал на меня пальцем. – Видите, как она разговаривает?

– Анастасия, – вмешалась Марина Владимировна, – почему ты грубишь? Тебе Александр Михайлович поручил защитить честь школы. А ты?

Фуф, так дело просто в проекте? А я-то уже перепугалась, что нас вчера застукали.

– Да я не против, – сказала я.

Сейчас на радостях я готова была согласиться на любой проект. К тому же мне совершенно не хотелось расстраивать классную. Она была хорошая, наша Марина Владимировна… Еще во втором классе, когда только начался английский и когда она не была у нас классной, на самом первом уроке она порывисто ворвалась в кабинет – в темно-зеленой водолазке и клетчатой шотландке – и с ходу начала тараторить на английском. Никто ничего тогда не понял, но все завороженно слушали эти взлетающие вверх и опускающиеся до скрипа вниз интонации. «Англичанка», – с придыханием говорили про нее на переменах. Да, мы тогда были уверены, что она именно англичанка, которую по какому-то недоразумению зовут Мариной Владимировной. Позже, когда она рассказывала про Тауэр и Виндзор, про Генриха VIII и Вильгельма Завоевателя, мы почти так же наивно верили, что она лично знала всех этих Тюдоров и Стюартов – ведь она была в Букингемском дворце и ходила в «Глобус», где играл сам Шекспир! За неимением других англичан поблизости Марина Владимировна стала воплощением всего британского: далекого, чарующего, магического. Она сама говорила, что больна Англией, и, видно, передала свои бациллы всему классу. А во мне этот вирус помножился на врожденный и впитанный с молоком матери – мне, в общем-то, и учить ничего было не нужно, казалось, я уже родилась с английским в голове. Конечно, Марина Владимировна считала меня своей лучшей ученицей. Тем печальнее было разочаровывать ее теперь.

– Сделаю я проект, – еще раз повторила я.

– Ну вот и отлично, – сказала Марина Владимировна. – Ты оставайся, сейчас Александр Михайлович тебе подробно расскажет, что надо сделать, а я пошла на урок.

Алмих не стал ничего объяснять, а просто распечатал стопку бумаг и вручил мне. Я должна была подготовить проект о нашей школе, рассказать о ее истории, чему нас тут учат, какие направления образования, куда потом идут выпускники. В общем, ничего особенного, справлюсь. И, кстати, кто мне мешает в исторической части рассказать про Старцева?

– Проект представишь в мае, в администрации. Изволь подготовиться как следует, нам надо о себе заявить на всю область!

– А вы не подскажете, – совсем некстати спросила я, – вашего отца звали Михаил Владимирович?

– Нет, Михаил Вениаминович. А что?

Алмих удивленно смотрел на меня.

«Че тэ дэ», – подумала я словами Виталика, но вслух, разумеется, сказала не это.

– Просто попались инициалы где-то, не знала, как расшифровать.

* * *

– То-о-о-ня! – закричала я с порога.

– Это ты? – отозвалась бабушка из-за клубов пара.