Читаем Разные стихотворения полностью

В лесу смолкает птичий хор

Что ж, Ленард, медлишь ты?

Те, кто трудиться встал с зарей,

Домой приходят вновь:

Их всех вечернею порой

Ждут отдых и любовь.

На башне леди, глядя вдаль,

Возлюбленного ждет:

Когда ж его доспехов сталь

Среди кустов блеснет?

И поселянка у межи

Ждет друга своего,

Следя, когда мелькнет во ржи

Знакомый плед его.

Вот к уткам селезень плывет

Он был один весь день;

Вот, встретив лань у тихих вод,

С ней в лес спешит олень.

Все те, кто днем разлучены,

С приходом темноты

Друг с другом встретиться должны.

Что ж, Ленард, медлишь ты?

1830 

"Мы с детства сроднились с тревожной трубою"

Перевод Г. Усовой

Мы с детства сроднились с тревожной трубою,

Предвестницей игр и предвестницей боя.

Все вражьи угрозы достойны презренья,

Пока мы друзья на пиру и в сраженье.

Сосед и в работе и в битве поможет,

Сосед за тебя свою голову сложит,

И если зовут нас волынка и знамя,

Красотки соседки прощаются с нами.

Так выпьем за братство до самой могилы,

И пусть приумножит оно наши силы,

И дерзость британца достойна презренья,

Пока мы друзья на пиру и в сраженье.

1830 

"Тверда рука, и зорок глаз"

Перевод Г. Усовой

Тверда рука, и зорок глаз,

И приз за меткость – мой:

Ведь я недаром в этот час

Всем сердцем был с тобой.

Когда друзья мои в вине

Забот топили рой,

Я знал: ты помнишь обо мне,

Я сердцем был с тобой.

Сегодня приз завоевал

Я для тебя одной.

Прийти к тебе я опоздал,

Но сердцем был с тобой.

1830 

"Как бы ветры ни гудели"

Перевод Г. Усовой

Как бы ветры ни гудели,

Ввысь орел летит со скал.

Как бы волны ни ревели,

Чайка режет пенный вал.

Что нам бешенство воды,

Если мы душой тверды?

Пусть беда соединится

С нищетою и тоской

Все отступит и склонится

Перед волею людской.

Нет ни страха, ни беды,

Если мы душой тверды.

Ты лиши меня отрады,

Отними сиянье дня,

Дай мне все мученья ада

И в темницу брось меня

Но вольны мы и горды,

Если мы душой тверды.

1830

"Когда друзья сойдутся в круг"

Перевод Г. Усовой

Когда друзья сойдутся в круг,

И заблестят глаза подруг,

И все заботы наши вдруг

Утонут в пенной чаше,

И пунш кипит, и сварен грог,

И настает для шуток срок,

Тогда, играя, как поток,

Кипит веселье наше.

Эй, пей!

Кипит веселье наше.

Когда охрип от песен хор,

А робость смело лезет в спор,

И старость не болтает вздор,

И красота сдается,

И к нам в окно стучит рассвет,

Тогда пора бы взять свой плед,

Да распроститься силы нет,

Пока веселье льется.

Эй, пей,

Пока веселье льется!

Комментарии  

Поэмы и стихотворения

Для большинства советских читателей Вальтер Скотт – прежде всего романист. Разве что "Разбойник" Э. Багрицкого – блестящий вольный перевод одной из песен из поэмы "Рокби" – да та же песня в переводе И. Козлова, звучащая в финале романа "Что делать?", напомнят нашему современнику о Вальтере Скотте-поэте. Быть может, мелькнет где-то и воспоминание о "Замке Смальгольм" Жуковского – переводе баллады Скотта "Иванов вечер". Пожалуй, это и все.

Между тем великий романист начал свой творческий путь как поэт и оставался поэтом в течение всей своей многолетней деятельности. В словесную ткань прозы Скотта входят принадлежащие ему великолепные баллады, и песни, и стихотворные эпиграфы. Многие из них, обозначенные как цитаты из старых поэтов, на самом деле сочинены Скоттом – отличным стилизатором и знатоком сокровищ английской и шотландской поэзии. Первая известность Скотта была известность поэта. В течение долгих лет он был поэтом весьма популярным; Н. Гербель в своей небольшой заметке о поэзии Скотта в книге "Английские поэты в биографиях и образцах" (1875) счел нужным напомнить русскому читателю, что поэма "Дева озера" выдержала в течение одного года шесть изданий и вышла в количестве 20 тысяч экземпляров и что та же поэма в 1836 году вышла огромным для того времени тиражом в 50 тысяч. Когда юный Байрон устроил иронический смотр всей английской поэзии в своей сатире "Английские барды и шотландские обозреватели" (1809), он упомянул о Скотте сначала не без насмешки, а затем – с уважением, призывая его забыть о старине и кровавых битвах далеких прошлых дней для проблематики более острой и современной. Скотта-поэта переводили на другие европейские языки задолго до того, как "Уэверли" положил начало его всемирной славе романиста.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Медвежатник
Медвежатник

Алая роза и записка с пожеланием удачного сыска — вот и все, что извлекают из очередного взломанного сейфа московские сыщики. Медвежатник дерзок, изобретателен и неуловим. Генерал Аристов — сам сыщик от бога — пустил по его следу своих лучших агентов. Но взломщик легко уходит из хитроумных ловушек и продолжает «щелкать» сейфы как орешки. Наконец удача улабнулась сыщикам: арестована и помещена в тюрьму возлюбленная и сообщница медвежатника. Генерал понимает, что в конце концов тюрьма — это огромный сейф. Вот здесь и будут ждать взломщика его люди.

Евгений Евгеньевич Сухов , Евгений Николаевич Кукаркин , Евгений Сухов , Елена Михайловна Шевченко , Мария Станиславовна Пастухова , Николай Николаевич Шпанов

Приключения / Боевик / Детективы / Классический детектив / Криминальный детектив / История / Боевики
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное