Читаем Разные стихотворения полностью

Что слезы лить напрасно?

Его владенья – Эррингтон

И Лэнгли-Дейл прекрасный;

В совете славен он умом,

В бою – отвагой львиной..."

Но плачет дева над ручьем:

"О, Джок из Хэзелдина!"

"На горделивом скакуне

С уздечкой золотою

Скакать ты будешь по стране

Владычицей лесною;

Заблещут на челе твоем

Алмазы и рубины..."

Но плачет дева над ручьем:

"О, Джок из Хэзелдина!"

И вот весь храм в огнях свечей,

Приходит час венчанья;

Жених, священник, сонм гостей

Томятся в ожиданье.

Нет, пировать не суждено

Отцу на свадьбе сына:

Невеста уж в горах давно,

С ней – Джок из Хэзелдина.

1816

Клятва Норы

Перевод Г. Шмакова

Горянка Нора молвит так:

"Мне юный граф – заклятый враг!

С ним не пойду венчаться я,

Тому порукой честь моя.

Пусть сгинул бы весь род мужчин

И граф остался бы один,

И властвовал над всей страной

Не буду я ему женой!"

"Обеты дев, – старик сказал,

Не вечны, словно льда кристалл.

Румянцем кручи залиты

То рдеют вереска цветы;

Но ветр осенний, в свой черед,

Убор их пламенный сорвет,

А граф до осени сырой

Горянку наречет женой!"

"Скорее, – Нора говорит,

На скалы лебедь залетит,

Вспять побегут потоки с гор,

Килхен падет на темный бор,

Шотландцы повернут назад,

Завидев блеск английских лат,

Чем я обет нарушу свой

И стану графскою женой!"

Но лебедь, словно снег бела,

Гнездо на озере свила,

Шумит поток без перемен,

Недвижен исполин Килхен,

Не дрогнул в битве грозный клан,

Круша свирепых англичан...

А что же с Норой молодой?

Горянку граф назвал женой!

1816

Военная песня клана Макгрегор

Перевод К. Павловой

Луна над рекой, и туманы кругом,

И с именем клан, хоть без имени днем.

Сбирайтесь, сбирайтесь! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

Заветный и славный наш клик боевой

Греметь осужден лишь ночною порой.

Идите ж, идите! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

Не ваши уж ныне тех гор вышины,

Гленлейона селы, Кильчурна сыны.

Изгнанники все мы! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

Не знает наш клан и главой где прилечь;

Но клан наш сберег и свой дух и свой меч.

Так смело же, смело! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

Нет крова, нет пищи, нет имени нам...

Огню же их домы, их трупы орлам!

На битву, на битву! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

Быть листьям в дубраве, быть пене в реке,

Быть нам в их владеньях с булатом в руке.

Спешите, спешите! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

Скакать через море придется коню,

Корабль поплывет на крутом Бенвеню,

Растает гранит по горам вековым,

Но мы не забудем, но мы отомстим.

Сбирайтесь, сбирайтесь! Макгрегор, ура!

Макгрегор, пора!

1816

Печальная перемена

Перевод Г. Шмакова  

Зеленый холм покоем дышит,

Садится солнце за него,

И вереск ветерок колышет,

Лица касаясь моего.

Равнина предо мной простерта

В румянце гаснущего дня,

Но яркость прежних красок стерта,

Она не радует меня.

Я равнодушными очами

Гляжу на серебристый Твид

И храм Мелроза, что веками

В поверженной гордыне спит.

Лощина. Озеро в тумане.

Деревья. Утлая ладья.

Ужель они не те, что ране?

Иль то переменился я?

Да, холст изрезанный не в силах

Художник кистью воскресить!

Разбитой арфы струн унылых

Перстам певца не оживить!

И взор мой пуст, и чувства немы,

Кладбищем мнится сад в цвету...

Долину светлого Эдема

Здесь я вовек не обрету!

1817

Прощальная речь мистера Кембла, которую он произнес после своего последнего спектакля в Эдинбурге

Перевод Г. Бена

Как старый конь, когда трубу услышит,

Копытом землю бьет и тяжко дышит

И, презирая отдых и покой,

Тревожно ржет и снова рвется в бой,

Так, вашим крикам радостным внимая,

Не верю я, что сцену покидаю

И что рукоплескания сейчас

Я слышу, может быть, в последний раз.

Но почему? Ужель иссякла сила,

Которая так долго вам служила?

Ведь юность можно рвеньем заменить,

Усталость – чувством долга победить.

А стариковские недомоганья

Лечить бальзамом вашего признанья.

О нет! Свеча, что догорит вот-вот,

Порой последней вспышкою сверкнет,

Но все ж, хоть этот свет бывает ярок,

Он быстро гаснет. Дотлевай, огарок!

Долг, рвение, признание людей

Не переспорят старости моей.

Нет, нет! Могу ли я, вкусивший славы,

Знать, что теперь лишь терпите меня вы,

И, вспоминая, как я здесь блистал,

Бесславно жить на пенсии похвал?

Нет! Мне ль терпеть, чтобы юнцы смеялись:

"Ужель им наши деды восхищались?",

А доброхот, усмешку затая,

Мне намекал, что, мол, зажился я?

Тому не быть! Мой долг велит мне, чтобы

И я прошел свой путь от сцены к гробу

И, словно Цезарь, в свой последний миг

Оправил тогу. Я уже старик.

Всю роль исполнил я при полном зале,

Но для себя хочу сыграть в финале.

Итак, прощайте! Если, может быть,

Меня вам доведется не забыть,

Хотя, конечно, мне на смену скоро

Придут другие, лучшие актеры,

И если вы передо мной в долгу,

То неужели я забыть могу

Забыть часы тревог, надежд, волнений,

Забыть, как славу я стяжал на сцене,

Как создавал я здесь волшебный мир,

В котором жил неистовый Шекспир,

Как был нередко шквал рукоплесканий

Венцом моих трудов и упований...

Мгновенья эти память сохранит

А вся их радость вам принадлежит.

О край талантов и прекрасных женщин!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Медвежатник
Медвежатник

Алая роза и записка с пожеланием удачного сыска — вот и все, что извлекают из очередного взломанного сейфа московские сыщики. Медвежатник дерзок, изобретателен и неуловим. Генерал Аристов — сам сыщик от бога — пустил по его следу своих лучших агентов. Но взломщик легко уходит из хитроумных ловушек и продолжает «щелкать» сейфы как орешки. Наконец удача улабнулась сыщикам: арестована и помещена в тюрьму возлюбленная и сообщница медвежатника. Генерал понимает, что в конце концов тюрьма — это огромный сейф. Вот здесь и будут ждать взломщика его люди.

Евгений Евгеньевич Сухов , Евгений Николаевич Кукаркин , Евгений Сухов , Елена Михайловна Шевченко , Мария Станиславовна Пастухова , Николай Николаевич Шпанов

Приключения / Боевик / Детективы / Классический детектив / Криминальный детектив / История / Боевики
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное