Разоренное гнездо

– Он хотел мне признаться? Когда? Что ты об это думаешь? Наташа, сейчас это очень важно.

– Думаю, он хотел тебе все сказать в день своего рождения, – сказала она, опустив голову, – он как-то очень туманно говорил об этом. Что хочет прояснить кое-что очень важное. Что настало время… и все такое. Я поняла, о чем речь, но не стала торопить его, я же видела, что ему трудно все это дается.

– Почему же он сразу не признался, кем мне приходится?

– Не знаю. Думаю, не был уверен, что ты будешь этому рад. Он смотрел на тебя, пытался понять что-то. Думаю, он просто не знал, захочешь ли ты быть его отцом.

– А теперь, выходит, принял решение?

– Наверное, так и было, – кивнула Наташа, – должно быть, он принял решение.

Уйдя от Наташи, я смог своими опухшими от стресса мозгами сделать только два вывода. Во-первых, полиция никого не найдет. На время они от меня отлипли, потом могут привязаться снова, но общение со мной никаким образом не приблизит их к убийце мальчика. Версия об ограблении выглядела такой же смехотворной. Да, Наташа сказала, что у Алекса всегда было с собой портмоне с наличностью, и она лично видела у него не только рубли, но также и евро. Да, но за каким чертом Алекс поперся в парк? С кем договорился там о встрече? И почему в его телефоне не отражен ни один звонок, который мог бы навести на мысль о человеке, который ее назначил? Версия об ограблении не давала ответ ни на один из этих вопросов.

Когда у меня нет никакой продуктивной идеи, я пытаюсь разложить по полочкам даже то немногое, что есть. А то, что я имел, действительно выглядело жалкими крохами. Что я знал? Первое – что из моего сейфа похищен пистолет, который там пролежал пару лет. Кто мог это сделать? Кто мог изготовить дубликат ключа от этого сейфа? Кто угодно, но легче всего это удалось бы моей жене Рите, потому что ей это просто сподручнее, чем другим. Еще – во-вторых – я знал, что Алекс Кински, скорее всего, являлся моим сыном. Кому еще это могло быть известно? Опять же кому угодно. Раз догадывалась Наташа, мог узнать и кто-то еще. Третье. Моя жена, которая объявила, что будет ужинать в тайском ресторане с моим братом, на самом деле там не была. Равно как и Виталик. И последнее. Моя жена тайно от меня отправляла значительные суммы моему брату и снимала деньги с карты на непонятные мне нужды. О чем это говорило? В первую очередь о том, что моя семья живет жизнью, о которой мне ничего не известно. Я понятия не имею о том, что на самом деле происходит с моими близкими, теперь приходилось это признать. Было ли мне больно в тот момент, когда я окончательно осознал это? О да. Я никогда не считал себя ни главой семьи, ни чьим-то благодетелем, но все же думал, что имею право на то, чтобы в ответ на мою добрую волю меня хоть чуть-чуть держали в курсе происходящих в доме событий. Однако так, видимо, думал я один. Когда мальчику Артему купили машину, я в семье был единственным, кто не знал об этом. Кстати, на какие деньги ее купили? Не на те ли, случайно, что сняла с карты Марго? Ей некуда тратить свои накопления? Странно.

Первым моим позывом было позвонить Борьке, позвать его выпить в чешский ресторан, куда точно не придет Рита, и рассказать о сделанных открытиях. Но Борька жил вне стен моего дома. И каким бы умным и проницательным он ни был, вряд ли он сейчас сможет мне помочь. Я позвонил своей заместительнице Оксане, спросил, не возникло ли чего срочного, и, удостоверившись, что все в порядке, спустился в квартиру родителей. Работа еще немного подождет. До сих пор ждала жизнь, теперь подождет работа. Пусть все будет по-честному.

Папа, как всегда, блаженствовал в своем кресле с книжкой, рядом, на столике с лампой, стоял бокал хереса. Мама ушла за покупками.

– С чего бы это ты не на работе? – удивился он, увидев меня. – Неужели вас все-таки закрывают?

– Да нет, пап, сейчас как раз вроде бы открыли, но перспективы неважные, – честно признался я, – будут новые волны заболеваемости, потом начнется вакцинация, очередные ограничения. В общем, такой жизни, как раньше, уже не будет. И такого бизнеса тоже.

– И что же ты думаешь делать? – Папа снял очки, придвинул кресло к книжному шкафу и достал еще один бокал. – Налью тебе хересу, пожалуй.

Я не хотел хереса, но не стал его обижать, напротив – поблагодарил.

– Так что же, сын, неужели из-за какой-то заразы можно лишиться дела всей своей жизни?

– Можно, пап, еще как можно. Рита предлагает все продать.

– А что ты?

– Рита – нежная дамочка и не очень понимает, о чем говорит. Кто сейчас купит помещения, приспособленные под общественное питание? Продавать это как дело было бы можно, если бы сам бизнес не рушился, а так… Отдать помещения, в которые я вложил миллионы, задарма, а оборудование просто выкинуть на свалку? Цены падают, да и желающих купить все это будет немного.

– Она этого не понимает? – поинтересовался папа.

– Я не знаю, что она понимает, – вздохнул я в ответ.

– А зачем тогда ты с ней советуешься?

– А разве я говорил, что я советуюсь? Это она выставила мне чуть ли не ультиматум.