Читаем Разорванный круг полностью

По характеру это были разные люди. Кристич - живой, подвижный, словоохотливый, с душой нараспашку, располагал к себе с первого взгляда. Дима Ивановский размерен в движениях, молчалив, собран. Нужно было как следует узнать этого парня, чтобы по достоинству оценить. Говорил он чрезвычайно мало. "Пять слов в неделю", - шутили товарищи. Но если уж что-то задевало Диму за живое, если добирался он до трибуны, у него автоматически включалась высшая скорость. Тогда только успевай слушать. Скромностью он отличался непомерной и недооценивал себя. В школе увлекался электротехникой, электроникой, радио, но заглянул как-то в курс электротехники для втузов, испугался сложности математических формул и решил, что это не для него. Посоветовался с приятелями - и пошел сборщиком на шинный завод, - работа замысловатая, интересная. Однако старое увлечение было живуче. Дима постоянно мастерил радиоприемники. Его аппарат занимал целый угол, но работал лучше, чем любой фирменный и по избирательности и по звучанию - три динамика, включенных одновременно, в совершенстве воспроизводили звук.

От скромности его лечили все, как от болезни. И мастер по сборке, у которого Дима освоил дело в фантастически короткий срок - через неделю он уже собирал шины самостоятельно, - и Целин, дававший ему самые сложные задания в институте, и Брянцев, не упускавший случая, чтобы похвалить его. Лечил и Саша Кристич - заражал друга своей уверенностью.

Похвалы на Диму действовали своеобразно. Он считал, что в них только половина правды, и лез из кожи вон, чтобы сделать их полной правдой.

Он не стеснялся, закончив смену, остаться в цехе и часами наблюдать за работой других сборщиков, подмечая все, что давало возможность экономить секунды. Поездив по заводам, освоил лучшие приемы лучших сборщиков, а научившись безукоризненно работать, сам стал учить других. И мало того, что учил показом, - составил подробнейшее описание отобранных им приемов. Так родилась книжка, небольшая, но емкая и очень полезная.

Последнее время Дима был одержим мыслью создать сборочный станок, в котором сочетались бы все достижения отечественной и зарубежной техники. Обдумывая его и разрабатывая за чертежной доской, он сосредоточивал максимум внимания на том, чтобы сборщик за станком не терял ни мгновения, чтобы доставал все необходимое, не делая и шага. Борьба за секунды для него уже давно кончилась, он искал способы экономить доли секунды.

Дима Ивановский и Кристич привыкли и отдыхать вместе. Под выходной садились на "москвича" и уезжали на озеро. Ловили рыбу, с одним ружьем на двоих бродили по осоке.

На рыбалке и родилась у Димы мысль, что нужно бы выпускать станки разной высоты.

- Представь себе, Саша, если бы вдруг стали делать костюмы только одного размера, - сказал он Кристичу, поясняя свою мысль. - Смех. Как быть тогда мне, коротышу, в костюме на средний рост? А долговязому Приданцеву? Никто пока не додумался до такой глупости - выпускать на разнокалиберных людей костюмы одного размера. Так почему же никто не додумался до такой умности как выпускать станки разного размера? Хотя бы двух размеров. Чтобы и длинный над ними спину не гнул, и низкорослый на цыпочках не вытягивался.

Не было на заводе человека, у которого исчезновение Кристича отнимало так много душевных сил. Каждый день, предварительно наведя справки у секретаря Брянцева о результатах поисков, он заходил к жене Кристича Яне и часами просиживал у нее.

Вот и сегодня, отработав смену, он с тягостным чувством отправился к Яне успокаивать ее, убеждать в том, чему сам не верил. Сердце его тоскливо сжималось от мысли, что вдруг Яна получила сообщение о смерти мужа. Должно же когда-то прийти такое известие...

Он вошел в коридор большой коммунальной квартиры, постучал в дверь справа.

- Войдите, - услышал голос Яны.

Вошел - и чуть не упал. Саша Кристич, исхудавший, почерневший, как головешка, сидел за столом и пил чай из большой фаянсовой кружки.

И, как это бывает зачастую, когда человек, причинивший много беспокойства, появляется живой и невредимый, Дима испытал вместе с радостью и раздражение.

- Где тебя черти носили, будь ты трижды неладен! - выкрикнул он в сердцах, хотя за минуту до этого готов был броситься на шею первому встречному, кто сообщил бы ему о возвращении Кристича.

- Нечего сказать, - усмехнулся Саша. - Хорошо встречаешь...

Дима опустился на стул, обессиленно свесил руки.

- Дать бы тебе по морде, да жалко - и так полморды осталось. Болел?

- Ладно уж... - засмущался Кристич. - Ни в чем я не виноват. Не знал, что стряслось. Я в Ашхабаде был.

- Почему произошла авария? - нетерпеливо спросил Дима.

Загадочная авария волновала многих на заводе, всех тех, кто дорожил его честью, для кого исследовательская работа стала главным призванием в жизни, кто близко к сердцу принимал дальнейшую судьбу общественного института и боялся возникновения преград на его пути.

- Думаю, не шины виноваты, - сказал Кристич, - хотя ничем этого подтвердить не могу. Исчезли они.

- А что же?

Кристич молчал.

- Да не тяни ты жилы!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза