Разрушение прикрытия (ЛП)

  Сначала они просто разговаривали с кем-то из коллег Тима и пили теплое белое вино. Все пришли к общему мнению, что лектор смело взялся за эту тему, но не был полностью убедителен. Вскоре к ним присоединилась блондинка; она была одета дорого, в элегантное пальто и начищенные кожаные сапоги, и Пегги не казалась академиком. Может журналист. Кем бы она ни была, ее очень заинтересовала эта тема, и вскоре они с Тимом погрузились в беседу о разговоре, в то время как Пегги одним глазом следила за Джасминдер Капур — она была окружена спорящей группой инакомыслящих и, казалось, довольно тяжелое время. Наконец ее критики на мгновение успокоились, и, увидев это, Пегги подошла, чтобы представиться.

  Лицом к лицу Джасминдер, который выглядел так уверенно на трибуне, казался немного застенчивым. Вступительное замечание Пегги о том, что она, должно быть, устала, заставило ее улыбнуться, и с этого момента разговор пошел своим чередом. Ей явно нравилось говорить о чем-то другом, кроме гражданских свобод, и, когда Пегги восхитилась ее вышитой курткой, она рассказала ей о своей матери в Индии, которая прислала ее. Пегги заметила со своего места во втором ряду неприятный синяк на щеке Джасминдер, хотя она явно пыталась замаскировать его с помощью макияжа. 'Что случилось?' спросила она.

  Джасминдер рассмеялся. «Я уверен, что должен сказать, что ничего страшного, но на самом деле это было довольно ужасно. Я получил это другой ночью. Двое мужчин пытались ограбить меня, когда я шел домой из театра. К счастью, кто-то прошел мимо и прогнал их. Они убежали и уронили мою сумку и портфель, но я получил этот и другие синяки, которых не видно». И она нежно коснулась багровой отметки на своем лице.

  — Какой ужас, — сказала Пегги. Она могла видеть, что, несмотря на всю ее легкость тона, Жасминдер пережила шокирующий опыт. — Их поймала полиция?

  «У них не было шанса. Человек, который их прогнал, сказал, что они давно ушли; он думал, что вызов полиции будет пустой тратой времени».

  Это казалось Пегги неправильным, но ведь не на нее напали. — Ну, он звучит довольно героически. Они причинили ему вред? У них было оружие?

  «У одного из них был нож. Но этот человек просто выбил его из рук. Это было похоже на что-то из фильма. Довольно захватывающе, если бы я не был так напуган.

  Пегги рассмеялась. «Ну, ты не выглядел очень напуганным нападавшими сегодня вечером. Мне жаль Тима; он был тем, кто задал последний вопрос. Он твой коллега в King's, он работает на английском факультете. Я думал, вы отлично его проводили. Мы живем вместе, но я не разделяю его взглядов».

  Они продолжали легко болтать в течение нескольких минут, и когда Джасминдер спросила Пегги, чем она зарабатывает на жизнь, Пегги почти не колебалась. — Я в Министерстве обороны. Я работаю в отделе кадров».

  Другая женщина задумчиво посмотрела на нее, как будто она уже слышала эту ложь во благо. Она то ли решила поверить в это, то ли притворилась , что верит, потому что пошла дальше и заговорила о том, как сильно ей не нравится зима в Лондоне. Затем через несколько минут она объявила, что ей нужно пойти на ужин с хозяевами, а также с некоторыми другими коллегами. — Но я хотел бы еще поговорить с вами как-нибудь. Не хочешь встретиться за ланчем?

  — Я бы очень этого хотела, — сказала Пегги. Они обменялись номерами и разошлись. Пегги присоединилась к Тиму, который ворчал с коллегой по поводу их преподавательской нагрузки. — Итак, я вижу, вы встретили великого апологета, — кисло сказал он.

  — Она мне нравится, — твердо сказала Пегги, и после этого, к ее облегчению, Тим оставил эту тему в покое.

  6

  Прошло десять дней с тех пор, как на нее напали, синяки исчезли, и Джасминдер решила, что с ней покончено. Она не собиралась больше об этом думать и, самое главное, не собиралась позволить этому хоть немного изменить свою жизнь. Она уже дважды шла одна по Барнсбери-стрит и вдоль сквера, правда, не в одиннадцать часов вечера. Она вернулась на работу на следующий день, хотя чувствовала себя очень шаткой. Она брала уроки в колледже, а во второй половине дня ходила в благотворительный фонд, где консультировала клиентов по делам, связанным с гражданскими свободами или иммиграцией (часто и то, и другое одновременно). Ей даже удалось прочитать свою публичную лекцию через несколько дней после инцидента, где она ответила на несколько трудных вопросов от зрителей, некоторые из которых явно ожидали услышать что-то совсем другое, чем то, что она сказала.

  В этом была проблема. Людям нравился манихейский взгляд на мир, черно-белый взгляд даже на самые сложные вопросы, чтобы укрепить любые предубеждения, которых они придерживались. Джасминдер гордилась тем, что не такая. Она знала, что приобрела репутацию радикального сторонника гражданских свобод, но, хотя в этом была доля правды, она чувствовала, что это не оправдывает ее. Ее позиция была более тонкой. Прежде всего она знала, что ничего не получится, преувеличивая недостатки, которые она хотела исправить, или осуждая мотивы людей только потому, что они придерживаются другой точки зрения.