Разрушенная

– Эйден рассчитывает, что благодаря вашему общению с ним он сможет добраться до его скрытых воспоминаний. – Она закатывает глаза, потом внимательно смотрит на меня. – Есть одно условие. Беном занимаешься ты, но если он сделает или скажет что-то такое, что тебя встревожит или может вызвать беспокойство у нас, ты должна рассказать об этом Эйдену или мне. Договорились?

– Договорились.

– Что мне нужно делать? – спрашивает Бен, пока я вожусь с камерой, переключая ее в режим записи.

– Все, что угодно. Я просто хочу убедиться, что знаю, как пользоваться этой штукой. Готов?

– Давай попробуем.

Нажимаю кнопку и смотрю через камеру на Бена.

Он сидит на софе, в другом ее конце, откинувшись на спинку, и улыбается немного сконфуженно, но в том, как он улыбается, есть, как и было когда-то, что-то такое, отчего мне трудно полностью сосредоточиться. Проверь звук.

– Скажи что-нибудь.

– Что-нибудь!

– Очень смешно. Расскажи, кто ты такой и о чем думаешь.

– Я – Бен. – Он подается вперед. – А думаю о том, какая ты замечательная и что у меня отличный вкус в том, что касается девчонок, хотя я и не помню ничего.

В животе у меня расправляет крылья бабочка. Бен глуповато ухмыляется:

– Постарайся держать камеру тверже.

– Извини. Знаешь, я была тогда блондинкой, а теперь выгляжу совсем по-другому.

Бен протягивает руку, касается моих волос, и я сдаюсь и опускаю камеру. Он придвигается ближе, заглядывает мне в глаза. К первой бабочке присоединяются ее подружки, и мне уже трудно дышать. Я хочу отодвинуться от незнакомца и в то же время придвинуться к тому Бену, которого знала и любила.

Дверь открывается, и мы только что не отскакиваем друг от друга.

– Готовы? – спрашивает Эйден.

Мы встаем и идем к двери.

– Есть предложение, – тихонько говорит Бен.

– Что такое?

– Когда закончишь, не забудь остановить запись.

Я поспешно нажимаю кнопку.

По дороге, в машине, проверяю отснятое. Получилось очень даже неплохо: автофокусировка сработала и голос слышен четко и ясно.

Эйден ведет нас к двери какого-то дома, представляет, говорит, что скоро вернется, и уходит.

Мы с Беном попадаем в переднюю. В доме живут Эди и ее мать. Эди пять лет. По словам Флоренс, девочка видела, как лордеры застрелили в парке ее брата. Ему было девять. Мать хочет, чтобы дочка дала показания, и говорит, что и Эди хочет того, но как только кто-то пытается записать ее или даже просто расспросить, она как будто прячется в раковину.

Задача мне непосильная; Бен тоже чувствует себя неловко и заводит разговор ни о чем с матерью девочки. Стараюсь придумать, что сказать, как подойти к тому, ради чего мы приехали. Эди, маленькая и молчаливая, ушла в себя, словно в комнате слишком много глаз, и она пытается спрятаться.

– Покажешь мне свою комнату? – обращаюсь я к ней.

Девочка смотрит на мать.

– Все хорошо, милая, – говорит женщина, и Эди берет меня за руку и тащит за собой к лестнице. Жестом показываю Бену, чтобы остался с матерью.

– Здесь. – Девочка толкает дверь, а когда я вхожу следом за ней, поворачивается ко мне. – Вы пришли расспрашивать?

– Вообще-то да. Но, может быть, и не стану. Знаешь, ты не обязана ничего говорить, если не хочешь.

– Не обязана? – Она смотрит на меня широко открытыми, удивленными глазами.

– Нет. Кто бы что ни говорил, решать тебе. Слушай меня, потому что я – главная.

– Мюррею это нравится, – с серьезным видом кивает Эди.

– А кто такой Мюррей?

Она идет к кровати и поднимает мягкого плюшевого медвежонка.

– Не похож на главного – сонный какой-то.

Девочка хихикает.

– Он бывает сердитым, когда его пытаются разбудить. И Джек тоже был такой.

– Твой брат?

– Да. – Улыбка тает. Эди крепко прижимает медвежонка к груди.

Я знаю, почему мы здесь. Маленькая девочка… печальная история… Как сказала Флоренс, интерес и сочувствие публики обеспечены. Но тащить Эди сюда против ее желания – определенно неправильно.

– Мы можем и не говорить о Джеке.

– О нем больше никто и не говорит. Только шепчутся. Но мама хочет, чтобы я вам рассказала. Говорит, это поможет остановить их, чтобы такого не случилось больше ни с чьим братом. Но раньше я ничего сказать не могла.

– Почему?

– Потому что мама слушала и сильно из-за этого расстраивалась.

– Понятно. А если нас только Мюррей будет слушать?

Эди задумчиво склоняет голову:

– Может, и ничего. Мюррею можно все рассказать.

– Ты точно этого хочешь?

Она вскидывает бровь и смотрит на меня совершенно не по-детски.

– Вы ведь не очень хорошо свое дело делаете?

После этого все идет как по маслу. Мюррей помогает держать камеру. Эди смотрит прямо на него и рассказывает, как ее брат ударил по мячу и попал в лордера. Как тот не отдал мяч, и Джек побежал за ним. Как лордер достал пистолет и выстрелил.

Не уверена, что смогла удержать камеру, чтобы та не дрожала.

После полудня, уже в колледже, просматриваем отснятое вместе с Флоренс.

– Уж и не знаю, как тебе удалось ее разговорить, – замечает она.

Я пожимаю плечами.

– Во-первых, я сказала, что она не обязана делать что-то, если не хочет этого. Во-вторых, она не могла говорить в присутствии матери, а вот рассказать плюшевому медвежонку согласилась.