Разрушитель миров

– Мой отец тоже умер, когда я был ребенком, – через силу произнес он. За прошедшие годы боль утихла и потеряла свою остроту. И все же смерть отца оставила в его сердце глухую, безысходную тоску. Этой ране никогда не суждено было затянуться. – Его история гораздо прозаичнее. Это была не битва с драконом, а незначительный бой на границе с Мадренцией. Жертвы с обеих сторон и никакой великой цели.

Оруженосец поднял глаза и увидел, что Древний внимательно разглядывает его, словно противника в бою.

– Смерть Кортаэля ощущается… иначе, – произнес Дом, подбирая слова. – Тяжелее.

Эндри снова опустил голову, яростно кивая.

– Потому что мы тоже были там. Потому что мы выжили, а они – нет.

Перед его глазами возникли образы сэра Гранделя и братьев Норт с белыми безжизненными лицами, проржавевшими доспехами и телами, которых уже коснулся смертный тлен. Затем перед ним предстал лорд Окран, над головой которого проносилась тень кейсанского орла. Эндри зажмурился, чтобы эти картины исчезли, но они словно отпечатались на сетчатке его глаз. От них было невозможно сбежать.

– Мы выжили, и какая-то часть наших существ об этом сожалеет. Как такое возможно, что я жив, а они лежат в земле? – с трудом проговорил он, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Как мог оруженосец выжить в бою, где пало столько славных воинов?

Когда Дом заговорил, его голос звучал низко и раскатисто, прерываясь от переполнявших его эмоций, которые он не мог прочувствовать.

– Если бы у меня было такое право, то я посвятил бы вас в рыцари прямо здесь. Вы безусловно заслужили эту честь.

К погибшим воинам, застывшим перед его внутренним взором, присоединилась еще одна фигура – галлийский рыцарь, на губах которого играла добрая улыбка, а в руке был зажат щит с синей звездой. «Отец, – думал Эндри, взывая к тому, кто уже никогда не смог бы ему ответить. – Я ведь даже не помню его голоса».

Эндри заставил себя снова перевести взгляд на Дома, позволив реальности отогнать видения прочь. Мантия Древнего была зелена, как лес, но сам он казался серым, словно камень.

– Боюсь, теперь этот путь для меня закрыт, – пробормотал он.

Ему казалось, что он выпускает из рук якорь и позволяет течению унести себя в открытое море. Он больше не был связан обязательствами, но у него не осталось и цели. Он был свободен, но почва под его ногами превратилась в зыбкую трясину.

– Битва фонарей состоялась на этой земле, – внезапно проговорил он, окидывая взглядом ивы, которыми зарос весь берег. – Галланд воевал с Ларсией за бесплодную пограничную территорию.

– Я не очень хорошо разбираюсь в новейшей истории, – виновато произнес Дом.

Эндри едва сдержал смех. «Битва фонарей произошла сотню лет назад».

– У нас в гостиной висел мамин гобелен, изображавший этот бой великих легионов. Галлийские воины победоносно поднимали над головами золотисто-зеленые флаги, возвышаясь над плененными ларсийцами. Когда я был ребенком, то рассматривал его и пытался вообразить себя на месте одного из рыцарей. Представлял себя в львиных доспехах и с победой в руке.

В его памяти возникла та самая тканая картина. Только сейчас ее цвета казались Эндри слишком яркими, а лица галлийских воинов – резкими и зловещими. Они внушали ему отвращение.

– А теперь я вынужден сражаться против них, – продолжил он. – Я лишился всего, что знал в своей жизни. Всего, что я когда-либо хотел.

– Я ощущаю то же самое, – к удивлению Эндри произнес Дом. – Мне хотелось бы передать кому-нибудь титул принца Айоны. Я больше не хочу иметь отношения к этому пристанищу трусов и эгоистичных глупцов. – Древний прерывисто вздохнул. Его могучая грудь поднялась и опустилась. Он перевел взгляд на иву, где спала их великая надежда, казавшаяся очень маленькой под своим синим плащом. – Кортаэль ни разу не рассказывал мне о Корэйн.

Эндри проследил за его взглядом.

– Ради ее безопасности?

Дом покачал головой.

– Мне кажется, ему было стыдно.

Эндри сжал челюсть – от гнева, но еще и для того, чтобы бранные слова не смогли слететь с его языка. «Я не стану оскорблять того, кого уже нет в живых».

– Значит, он просто ее не знал, – проговорил Эндри, все так же смотря на иву. Ее ветви колыхались на ветру, открывая их взглядам фигурку Корэйн, свернувшуюся у корней. «Проницательной, храброй Корэйн». – Такой дочерью гордились бы любые родители.

– Вы правы, – проговорил Дом странным, хриплым голосом.

– И тем не менее нет ничего неправильного в том, что вы по нему скучаете. Это нормально, что вы ощущаете его отсутствие.

Эндри обращался не только к Древнему, но и к себе самому.

Дом всхлипнул еще раз, а потом застыл, словно камень.

– Скорбь – это удел смертных. Для меня она бесполезна.

Он резко поднялся на ноги. На его лице не осталось и следа эмоций.

Эндри последовал его примеру. Вставая с камня, он качнул головой.

– Скорбь может коснуться каждого, лорд Домакриан, вне зависимости от того, верим мы в нее или нет. Какое значение имеет то, как вы называете чувство, разрывающее вас изнутри? Оно все равно поглотит вас, если дать ему такую возможность.