Разрывной прилив (ЛП)

  — Иди, — сказал он. 'Быстрый. Вамуз. Он собирался застрелить тебя. Если ты еще останешься здесь, он это сделает.

  'Но я-'

  Западный человек перебил, качая головой. 'Вы должны идти. Беги и получай помощь. Или они убьют тебя. И он провел пальцем по этому горлу. 'В настоящее время!' — сказал он срочно.

  Табан больше не колебался. Он ударил сразу, но не к дюнам, где уже стояли люди с орудиями, а на север, через участок низкой стены. Как только он скрылся из виду, он начал бежать. Он бежал прямо, не оглядываясь, потом повернул к берегу. Он направлялся к убежищу своего прошлого — деревне менее чем в двух милях от него, где он вырос со своим отцом и братом; деревня, из которой он каждый день выходил в море ловить рыбу; деревня, где он видел, как убили его отца. Он задавался вопросом, кто еще будет там; последнее, что он слышал, это то, что какие-то другие пираты использовали ветхие хижины в качестве убежища в перерывах между угонами.

  Он бежал так быстро, как только мог. Он был молод и здоров, но мягкий песок тормозил его. Наконец, взобравшись на вершину дюн, он увидел хижины и расколотую деревянную пристань рядом со своим бывшим домом. Уже начало темнеть, и он побежал быстрее, подпитываемый адреналином страха, пробежав последние несколько ярдов по песку цвета серы к деревушке, приютившейся на берегу. Подойдя к хижинам с соломенными крышами, он увидел, что ни одна из них не была заселена — их ободрали налетчики, которые забрали все, от стульев до кастрюль. Спрятаться было негде: ни кровати, под которой можно было бы пригнуться, ни шкафа, чтобы спрятать его, только песчаные полы, голые дощатые стены и открытые квадраты вместо окон. Скоро станет совсем темно, поэтому, прислонившись к задней стене одной из хижин, он сел и стал ждать рассвета.

  Табан внезапно открыл глаза, увидев серый дневной свет и тихий гул двигателя. Выглянув из-за стены хижины, он едва различил вдалеке, около комплекса, джип, движущийся по берегу в его сторону. Были посланы люди, чтобы вернуть его. Нет, не вернуть его; они были бы посланы, чтобы убить его.

  Шум джипа становился все громче; он слышал резкий кашель его карбюратора, но не смел ждать, пока его преследователи подошли ближе. Он отчаянно искал способ спастись. Затем он заметил одинокую лодку, пришвартованную в конце пристани. Но был ли он все еще мореходным или в нем были пробоины? Он побежал по расколотым доскам туда, где в дальнем конце плавала лодочка, привязанная обрывком веревки. У него не было двигателя, а его мачта была сильно расколота — слишком сломана, чтобы поддерживать парус.

  Табан прыгнул, несмотря ни на что; оставаться на суше означало верную смерть. Дно лодки было довольно сухим, и под одним планширом была спрятана пара весел. Он развязал веревку, изо всех сил оттолкнулся от деревянной платформы и быстро вставил весла в уключины. Он услышал, как джип с ревом въехал в деревню и услышал, как заглох его двигатель. Они были здесь.

  Борясь сначала с длинными веслами, он постепенно нашел ритм. Был отлив, что помогло, и он быстро продвигался вперед, отдаляясь от берега — когда он позволил себе оглянуться, то был уже почти в сотне ярдов. Сначала люди не могли смотреть на море — они, должно быть, начали с обыска хижин, — но теперь один из них появился в дальнем конце пристани, крича и жестикулируя своим товарищам.

  Вскоре по деревянному настилу бежали трое мужчин, все вооруженные, и когда первый добежал до конца, он начал стрелять. Пуля пропела Табан с жужжащим завыванием разъяренной пчелы. Он попытался грести быстрее, но чуть не потерял весло, поэтому заставил себя грести спокойно, ритмично. Пули ударяли в воду далеко от него, и стрельба прекратилась; затем он возобновился, и они, должно быть, использовали другое оружие, потому что он услышал резкий треск и понял, что пуля попала в борт лодки.

  Еще одна пуля попала низко, возле киля. Вода сначала начала просачиваться, потом течь свободно, как постепенно открывающийся кран, — вскоре она легла на дно лодки на дюйм и стала быстро подниматься. Табан был уже далеко в море, по крайней мере, в двухстах ярдах от берега. Стрельба усиливалась, хотя, казалось, становилась все менее меткой. Но его продвижение замедлялось по мере того, как лодка становилась все тяжелее, а на дне скапливалось все больше и больше воды. Он боялся, что, если лодка остановится, он станет легкой мишенью. Вода была ему уже по щиколотку, и он знал, что лодка долго не продержится на плаву. Что ему делать, когда он затонет, а ведь он скоро утонет? Должен ли он попытаться уцепиться и надеяться, что бревна будут достаточно плавучими, чтобы выдержать его вес? Или ему следует отказаться от него и попытаться доплыть до берега дальше вдоль побережья в надежде избежать там арабов? Он не умел хорошо плавать, и эта мысль пугала его.