Разведчик Линицкий

С захватом курьера, связывавшего Линицкого, как резидента ГПУ, с центром в Праге, картина следствия резко изменилась. У Иншлихта была обнаружена отбитая на машинке инструкция центра, предназначенная Линицкому. Практически все ее содержание было посвящено компрометации Альбина Комаровского перед зарубежными и югославскими властями. Линицкому предписывалось соблюдать полную осторожность в отношении Комаровского, отнюдь не воровать и не выпрашивать интересные документы, а только знакомиться с ними, пользуясь отсутствием его, стараться писать на пишущей машинке самого Комаровского, обратить внимание на специальный способ ротмистра обозначать даты, строго следить за его поездками и давать все сведения по этому вопросу в срочном порядке «для принятия необходимых мер в пути»…

Арестовали даже Екатерину Федоровну. Всем арестованным югославскими властями было предъявлено обвинение в собирании для большевиков материалов о работе русских эмигрантских организаций. Арестованные, заподозренные в военном шпионаже (всего десять человек), были преданы Суду защиты государства.

Все следствие продолжалось одиннадцать месяцев и велось в строжайшей тайне. Власти получали в связи с ним массу анонимных доносов – советская резидентура в Европе приложила максимум усилий, чтобы это дело запутать и раздуть. Распускались разные сплетни, а на бедного ротмистра Комаровского выливались ушаты грязи.

Однако полиция разобралась по существу во всей провокации, но все же передала все дело в суд, предав суду и Комаровского, как единственного из обвиняемых, опровергавшего самым категорическим образом все показания остальных.

В верхах колонии поднялся переполох. В последующие дни масла в огонь подлила пресса. Деятельность РОВС и НСНП практически была парализована. Руководителям везде мерещились советские агенты. Югославские власти были потрясены масштабом шпионской сети, которую в их стране и среди белых эмигрантов сумел за эти годы создать Линицкий со своими помощниками. Дело Линицкого лично взял при расследовании под контроль начальник югославской Тайной полиции Йованович. Более того, Драгомир Йованович потребовал от Байдалакова закрыть шпионский рассадник – Русский дом.

– Но союз тут ни при чем! – оправдывался Байдалаков.

– Через два часа я пошлю отряд полиции! И тогда пеняйте на себя!

Байдалаков нервно посмотрел на Георгиевского. А тот, на удивление, принял сообщение довольно спокойно и хотя понимал, что Йованович вряд ли пошлет отряд полиции на территорию русского посольства, но не желал портить отношений, поскольку его постоянные поездки за границу частично зависели и от начальника полиции. «Среды» пришлось на время запретить.

Арест потряс эмигрантские круги. Из Парижа сообщали: «В связи с произведенным арестом в центре РОВС царит паника».

Открытый разрыв НСНП с РОВСом вызвал бурю во всех концах русского рассеяния. Союз лишился права пользоваться ровсовским «Фондом спасения родины» и оказался в весьма стесненных обстоятельствах. Совет Союза решил создать свой собственный фонд. Но это мероприятие не увенчалось успехом. Деньги поступали медленно и в мизерных количествах. К тому же отказали в постоянной субсидии и некоторые частные жертвователи. Вожаков НСНП лихорадило. Нужны были деньги. Белградский центр, где было сосредоточено руководство организаций, стал искать связи с иностранными разведками или их генеральными штабами.

На закинутые удочки первыми клюнули японцы.

14.

В середине XIX века в самом центре Белграда, в исторической его части, Старом городе, на месте старой турецкой полицейской станции, где потом была городская полиция, было возведено двухэтажное серое здание городской Управы Белграда, состоявшее из двух крыльев – административного и криминального. В подвале же этого здания находилась тюрьма. У тюремных камер были народные названия, которые им придумали заключенные. Самую большую и главную камеру окрестили Главнячей, самую маленькую называли «Пробкой» – она была глухой, без окна. Были еще две камеры – женская, которую кто-то остроумно окрестил «Женским салоном», а камера, в которой находились самые известные или опасные преступники, называлась «Хозяйской комнатой». До 1911 года среди белградцев прижилось народное название городской Управы – Главняча, а «Пробка» стала синонимом тюрьмы. Новое же здание Управы построили в 1920-х годах в районе Белграда Обиличев Венац, располагавшееся в крепостных укреплениях XVIII века.

В межвоенное время Главняча стала, наряду с Белградской крепостью, политической тюрьмой Сербии. В двадцатые годы главными сидельцами Главнячи были члены Коммунистической партии Югославии и националисты с сепаратистами – хорваты, македонцы, черногорцы, албанцы… Лишь в одном 1921 году через застенки Главнячи прошло около пятнадцати тысяч заключенных.