Разведчик Линицкий

Услышав знакомую фамилию и знакомый голос, Комаровский сначала приподнял голову, а потом и вовсе поднялся со своего угла, где он до этого лежал практически на голых досках. Они с Орловым были давними знакомцами.

– Орлов, ты, что ли?

Орлов повернулся на голос и, увидев того, кого надо, улыбнулся.

– Он самый! Неужто и ты здесь, Комаровский?

– Как видишь! Давай пробирайся сюда.

Орлов осторожно, стараясь никого не задеть и не наступить на лежавших на полу, пробрался к Комаровскому. Его сосед недовольно что-то проворчал, но все же подвинулся. Они сначала пожали друг другу руки, затем обнялись.

– Значит, тебя тоже загребли? – спросил Комаровский.

– Представляешь, Альбин, я вообще ничего не понимаю. А ты? Ты же ведь с такими связями.

– К черту все связи! Я давно знал, что Линицкий работает на Советы, но не думал, что он меня так подставит.

– Я что-то слышал об этом деле. В газетах писали. Но не думал, что и меня сюда приплетут.

– Ты, скорее всего, здесь случайно. Попал под горячую руку. Разберутся и отпустят. А вот что будет со мной, страшно подумать. Здесь же такие палачи и костоломы, что поневоле сознаешься даже в том, чего не совершал.

– А ты-то сам? Неужто и в самом деле… работаешь на Советы?

– Да какое там! – взмахнул рукой Комаровский и снова лег на нары. – Меня подставил Линицкий, гнида красная. Это он меня спровоцировал. Да и я сам, дурак, оказал ему слишком большое доверие.

– Но ведь если ты не виновен, ты это можешь доказать…

– Как?! У нас на днях была очная ставка с Линицким. Губарев устроил. Я-то как раз и пытался там доказать, что ни в чем не виноват, что это все Линицкий. Но ты знаешь, он меня обвел вокруг пальца, свалив все на меня. Будто это он на меня работал.

– А что Губарев?

– Почем я знаю! – нервно взвигнул Комаровский.

– Губарев, конечно, мразь и скотина, но справедливый, – вставил свое слово еще один сосед Комаровского, тоже русский, но попавший сюда по уголовной статье.

– Драги других не держит! – резюмировал Боян.

Линицкого определили в небольшую камеру, где пребывали исключительно члены компартии Югославии, арестованные по разным делам, но всем, как правило, вменялась статья об измене Родине. Леонид Леонидович почувствовал себя среди своих. Более того, кое-кто даже слышал о докторе Линицком. Некоторые же были удивлены, что русский эмигрант оказался схожим с ними во взглядах. В камере находился и один из членов Центрального комитета КПЮ, запрещенной в королестве. Узнав об этом, Линицкий, долго не раздумывая, обратился к нему с просьбой о принятии в ряды коммунистической партии Югославии, чем застал того врасплох.

– Хорошо, товарищ Линицкий, – после некоторой паузы ответил член ЦК. – Я передам товарищу на волю вашу просьбу. Они свяжутся с товарищем Горкичем в Москве, пусть он решает. Вы ведь не являетесь подданным нашего королевства.

Услышав знакомую фамилию, Линицкий выпрямился и улыбнулся. У него была отличная память не только на лица, но и на имена. Он вспомнил, что именно Горкич принес тогда ему весточку из Москвы, из Центра, в которой ему дали зеленый свет на контрразведываетльную работу. Осталось только выяснить, тот ли это Горкич.

– Чему вы улыбаетесь? – удивился член ЦК.

– Как зовут товарища Горкича? Не Милан?

– Именно Милан.

– Тогда, я думаю, вопрос для меня решится положительно.

– Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду.

Линицкий и так не стал бы вдаваться в подробности – людей в камере было немало, и не было уверенности, что среди них нет полицейского осведомителя. Но его спас скрип открывшейся железной двери и появление на пороге камеры Гавриила Орлова.

Губарев велел перевести юнкера из камеры с Комаровским в камеру с Линицким. Ему важно было теперь получить данные о Комаровском из уст Линицкого. А для большей убедительности (все-таки Линицкий был гораздо более искушеннее, нежели Комаровский) Орлову прилично намяли бока и раскрасили лицо фингалами, а губу разбили до крови. Надзиратель втолкнул Орлова и тут же, ни слова не говоря, закрыл за ним дверь. Орлов не удержался на ногах и упал на бетонный пол, растянувшись во весь рост, застонав от боли. Когда он поднял голову, в полутемной камере увидел, что на него устремлено несколько десятков глаз.

– Вы кто? Как вас зовут? – поинтересовался один из сокамерников.

– Орлов я. Гавриил.

– Из эмигрантов? По какой статье?

Орлов поднялся, утирая рукавом подбородок – из треснутой губы снова заструилась кровь.

– Сейчас, по-моему, у всех русских эмигрантов статья одна – государственная измена. По делу доктора Линицкого, которого я даже не знаю.

Сокамерники глянули на Линицкого. Тот поднялся со своих нар, подошел к Орлову, осмотрел его лицо.

– Товарищи, пропустите нас поближе к окну. Пройдемте со мной, я осмотрю вас.

Линицкий тронул Орлова за рукав и подошел к маленькому зарешеченному окну. Вслед за ним проследовал и Орлов через два ряда расступившихся сокамерников. Линицкий потрогал лицо юнкера рядом с губами, Орлов зашипел от боли.

– Ничего страшного. Нужно промыть водой и постараться меньше разговаривать и временно вообще не улыбаться, – сказал Линицкий по-русски.