Разведчик Петра Великого

– Именем короля! Немедленно освободить этого человека и сопровождающих его людей! – тоном, не допускающим возражений, приказал хорошо знакомый парижанам Месье Филипп.

Все собравшиеся в зале, включая судью маркиза д’Аржасона, буквально подскочили со своих мест, будто их самих стали поджаривать. Низко склонили головы и молча стояли, словно провинившиеся школяры. Месье с важным видом оглянулся на палача, суетящегося у металлического лежака. У того от страха аж руки тряслись, и он никак не мог совладать со стальной колодкой на левой ноге Николая. Металл был красным от жары, и никак его нельзя было разомкнуть. От жары, видно, расширились заклёпки и колодки заклинило. Бывший опер тихо стонал и ждал, пока его освободят.

– Холодной воды и кузнеца сюда, быстро! – скомандовал Месье.

Ушат воды принесли быстрее, чем пришёл кузнец. Ледяную воду тут же вылили на ноги Николая. Раскалённая на огне металлическая колодка злобно зашипела, извергая струю пара. Боль стала совершенно невыносимой, но бывший опер лишь крепче стиснул зубы, чтобы не застонать. Николай выгнулся дугой, и в это время в зал вбежал кузнец с подручным, неся ящик с инструментами и бутыль с оливковым маслом. Хорошо, что он догадался принести масло и, прежде чем стал сбивать с ног Николая колодки, обмотал ему ступни и щиколотки смоченной в масле тряпкой. Стало хоть немного, но всё-таки легче.

Не прошло и часа, как карета Месье Филиппа с освобождёнными заключёнными в сопровождении вооружённых мушкетёров отправилась в Версаль. Провожать кортеж вышли на улицу все собравшиеся во Дворце правосудия. В том числе судьи и его внебрачный сын Жак со своими слугами. Прижав к груди шляпы и склонившись в почтительном поклоне, люди стояли до тех пор, пока карета брата короля не повернула на Новый мост. Только тогда парижане позволили себе выпрямить спины. Главный судья облегчённо вздохнул, вытер тыльной стороной ладони со лба капельки холодного пота и тихо произнёс стоявшим рядом присяжным:

– Слава богу, что мы не приняли слишком поспешное решение по такому важному государственному делу. Может, гнев короля минует нас грешных, если мы теперь достойно осудим студентов, которых Его Величество объявил бунтарями? Мы ведь только жалкие исполнители его воли. Мы пресекаем зародыши бунта да казним разбойников и колдунов.

Услышав подобное высказывание, бастард маркиза раздражённо повернулся в сторону Нового моста и чуть слышно произнёс:

– Никогда не прощу колдуна-самозванца! Я его и в Версале, под носом у самого короля, достану!

Недолго чужеземцу осталось праздновать надо мной победу! Ещё посмотрим – кто из нас двоих будет смеяться последним! А пока поковыляй на своих обожжённых культяпках! Далеко от меня на них теперь не убежишь!

Глава 5 Путь в Стамбул идёт через Версаль

Луи крайне рассердился на главу полиции Парижа, маркиза д’Аржансона, по крайней мере по трём причинам. Во-первых, из-за того, что тот так и не смог заставить своего наглого и самоуверенного бастарда вести себя достойно и перестать дебоширить. Во-вторых, маркиз д’Аржансон сильно поторопился и не согласовал с ним начало судебного разбирательства над чужеземцами. И в-третьих, король рассердился на главу полиции Парижа за то, что его глупые солдаты разбили магический кристалл, что не позволяло незамедлительно проверить способности принца Николя. Хотя тому сейчас было совершенно не до магии.

Вот уже третий день, как у Николая был жар. Он лишь изредка приходил в себя, чтобы попить, и снова проваливался в беспокойный сон. Луи на его спасение отрядил целый консилиум своих личных эскулапов. Но те, кроме кровопускания, мазей да пластырей, ничего путного предложить не могли. Таким образом, их коллективные усилия почти не помогали пострадавшему. Его ступни выглядели просто ужасно, а королевские лекари сомневались, что он вообще сможет когда-либо подняться на ноги. Они предрекали Николаю, что если тот и выживет, то останется калекой на всю жизнь. Но даже не то, что чужеземец станет калекой, больше всего волновало короля. Он помнил восторженные рассказы своего брата и теперь боялся, чтобы принц Николя не умер или не лишился божественных способностей из-за чрезмерных страданий.