– Я и мои друзья рассчитываем на ваше содействие, господин Шагенеф. По возвращении в Версаль я при первой же личной встрече с королём доложу ему о вашей активной помощи! Полагаю, что Его Величество должным образом оценит ваш вклад в нашу общую победу! Ибо через победу над Русью Франция получит лояльного к ней царя из рода Гедиминовичей, а в придачу – союзника в лице Речи Посполитой с французским принцем во главе. Тогда Франция уже будет не одинока против объединённой Европы, когда наступит время делить испанское наследство. Австрийская империя Габсбургов будет прижата с юга и севера, и ей уже будет сложно нам что-либо возразить.
– Мне ваши замыслы нравятся, принц, но учтите: я буду усердно следить за вами. Версаль и король пока ещё очень далеко, а Семибашенная тюрьма[22]
и я – совсем рядом! На османских землях мне даровано полное право на жизнь и смерть французских подданных! Воспринимайте, принц, сказанное мною не как угрозу, а лишь как предупреждение. Причём сделанное из самых лучших побуждений. Кстати, хотел бы вас по своей доброте душевной предупредить, что в Стамбуле появляться не мусульманам в мусульманской одежде чревато смертной казнью. Для них вы всего лишь гяур[23].– Я вас понял, мой любезный Шагенеф, но тем не менее оставляю за собой право в отдельных случаях действовать по своему усмотрению, в соответствии с данными мне королём полномочиями!
– Хорошо, не будем по пустякам о приоритетах ссориться, принц! И вы, и я в настоящее время служим королю и Франции. Как там сложатся ваши отношения с престолом в Рутении, пока ещё не известно. Так что, полагаю, нам ещё долгое время предстоит работать вместе среди иноверцев. Добрый союз при любом раскладе будет лучше худой ссоры.
– Согласен, мой дорогой Шагенеф, и рассчитываю в проведении моей операции на вашу поддержку! – широко улыбнулся бывший опер.
– Не сомневайтесь, принц! Всё, что идёт на пользу Франции, мною будет одобрено!
– Благодарю вас, господин посол! – слегка поклонился Николай, подумав, что аудиенция закончена, но он ошибся.
– Так вы покажете мне ваш магический кристалл, о котором в своём письме упомянул король? – непринуждённо улыбнулся Шагенеф.
– Вы же католик и ярый противник святотатства? – сделал удивлённый вид Николай.
– Да, я истинный католик, но вы сами сказали, что истинное чудо человеку дарит Господь и на благое дело. К тому же никто не отнимал у меня свойственного всем людям любопытства, – хитро сощурив глаза, неторопливо произнёс седовласый посол и позвонил в колокольчик. – А пока, я думаю, что нам всем пора отобедать, мой дорогой принц, прежде чем мы приступим к изучению ваших астрологических способностей. Мне нужно знать, какую именно пользу они могут принести французскому посольству.
После сытного обеда живые картинки в магическом кристалле произвели на господина Шагенефа чудесное впечатление. Вначале он не верил в возможности астролога и, весело усмехаясь, потребовал показать ему один момент из его жизни, который произошёл с ним ещё в далёкой юности. Николай попросил посла сосредоточиться на своей памяти. Шагенеф лишь рассмеялся:
– Как вы намереваетесь из моей памяти вытащить сей пикантный момент, который произошёл со мной бог весть когда, да и ещё показать его в этой обыкновенной круглой стекляшке?
Шагенеф, смеясь, положил руку на «магический кристалл» и ушёл в глубокие воспоминания. Улыбка на его лице приобрела блаженный вид. Посол даже прикрыл глаза от блаженства. Но когда их открыл и посмотрел в «магический кристалл», густо покраснел. Момент из жизни французского посла действительно оказался весьма пикантным и заставил истинного католика даже отвернуться. Пунцовый от стыда посол отказывался верить своим глазам и, как ребёнок, без конца восклицал:
«Этого не может быть! Этого не может быть!» Дерзкие видения из его далёкой юности, так ясно проецируемые в «магическом кристалле», заставляли убеждённого пуританина вновь и вновь сгорать от стыда и отводить в сторону глаза. Наконец он не выдержал и тихо простонал:
– Прекратите, пожалуйста!
После демонстрации скабрёзных сценок из прошлой жизни Шагенефа прямо как подменили. Всё время перед ужином посол провёл в усердной молитве, а за столом был весьма немногословным. А взор его – задумчиво-блуждающим. На задаваемые ему вопросы отвечал не сразу и зачастую совершенно невпопад.