Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии

В начале испанской национально-революционной войны Василевский подал рапорт о зачислении летчиком-добровольцем и в мае 1937 года был откомандирован в Испанию. Но летать в небе этой страны ему не пришлось. В чем причина? Думается, лучше всего предоставить слово самому Василевскому, который много рассказывал о своих ратных делах Ивану Винарову и нам, его друзьям-известинцам. Мы попытались «скомбинировать» эти воспоминания Льва Петровича, ибо очень многое связывало Василевского не только с Вина-ровым, но и с другими болгарскими патриотами-разведчиками, оказавшимися рядом с ним в Испании. Лев Петрович называл их побратимами. Так, например, он, обращаясь памятью к походу на подводной лодке С-4 поздней осенью 1938 года по приказу Сыроежкина на Балеарские острова, с огромной теплотой отзывался о болгарине Таба: «Отважный, милый и мудрый человек!» Его, кстати, знал и главный герой этой главы — Иван Винаров.

— Таба не дожил до дня Победы — он после Испании сражался в рядах французского Сопротивления и геройски погиб на одной из парижских улиц в августе 1944-го, — поведал нам Винаров.

Существуют и другие факты из жизни разведчика Василевского, которые подтверждают его симпатии к болгарским коллегам по профессии, тем, кого не раз напутствовал Иван Винаров на сложные и опасные операции. Да, собственно говоря, с самых первых шагов по испанской земле Лев Петрович оказался в одной обойме с болгарскими разведчиками. Они были не схожи характерами, неоднозначно относились к своим командирам (жизнь есть жизнь!); одним в любой ситуации было «море по колено», другие придерживались иного правила — «семь раз отмерь…» Однако, оказавшись вдали от Родины, на полях сражений, где лилась кровь, они не пасовали, может быть — за редким исключением.

— Лев Василевский, правда, никогда на моих соотечественников не жаловался, — рассказывал Иван Винаров, — но я ведь знал чуточку больше, чем он… Вот, например, ему не были известны имена тех болгарских разведчиков, с которыми он случайно встретился на станции Портбу, я их даже инструктировал. Но это не вина Льва Петровича…

Зададимся еще одним вопросом: с чего же начался испанский «дневник» Василевского? Разумеется, его Иван Винаров лично не инструктировал, но следил за деятельностью Льва Василевского и Григория Сыроежкина с пристальным вниманием. Итак, слово Василевскому.

— Мы ехали в Испанию по железной дороге через гитлеровскую Германию и Францию. Красный паспорт с испанской визой, моя сильно загоревшая под жарким южным солнцем физиономия и вообще весь вид человека, не привыкшего носить штатский костюм, привлекли пристальное внимание нацистских чинов разных рангов и ведомств в Германии. Зато во Франции, в Париже, где в то время проходила очередная Всемирная выставка, на меня и моего попутчика-радиста никто не обращал внимания.

Но вот последняя французская станция — Сербер. Здесь Пиренеи обрываются скалистым мысом в море. Дальше начинается Испания.

Вот и первая испанская станция — Портбу. В станционном здании со стеклянной крышей, сильно поврежденной воздушной бомбардировкой, было пустынно. Здесь не пахло сдобными булками, как в Сербере. Ко мне подошли молчаливые спутники. Их было семеро: англичанин Даниэль (он пал потом в бою под Брунете), двое латышей — Вилли и Герт (они попали в 11-ю интербригаду, и последний раз видел я их в бою под Гвадалахарой) и четверо болгар (их я больше не встречал). Мы не знали друг друга, но чувство доверия между нами возникло сразу.

Подъезжая к Валенсии, мы увидели итальянские бомбардировщики. Черные клубы дыма поднимались над городом. Слышались глухие разрывы, частая стрельба зенитных орудий. Шофер подвез меня к отелю «Мажестик», где размещались советские военные советники. Здесь я и познакомился с Григорием Сыроежкиным.

Я сразу обратил внимание на постоянную смену выражения его глаз. То озорные, то задумчивые, то по-детски наивные, они заставили меня залюбоваться им. Буйная русая шевелюра, мужественное лицо, словно вырубленное из гранита. Высокий и широкоплечий, он говорил слегка глуховатым, как бы простуженным голосом. Держался просто, скромно, даже чувствовалась в нем какая-то застенчивость, делавшая его еще более обаятельным. Сыроежкин был старшим советником 14го партизанского корпуса испанской республиканской армии, и я поступил в его распоряжение. Испанцы называли его Гриша Грандэ — Гриша Большой. Это прозвище привилось и среди советских товарищей. Для испанцев было непостижимо, как человек, занимающий высокое положение, не чванится, не придает никакого значения внешним атрибутам, по-простецки разговаривает со всеми и ничем не походит на генералов, знакомых им по старой Королевской армии.

Еще до того, как я впервые увидел бесстрашного разведчика Григория Сыроежкина в Испании, мне довелось много слышать о его славных делах. Вокруг его имени ходили легенды. И вот стою я перед ним, совсем не «легендарным».