Читаем Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии полностью

— Не провожай дальше… Простимся здесь, — сказал Гриша.

Мы крепко обнялись. Несколько секунд Сыроежкин не отпускал моей руки, а затем толкнул ладонью в плечо, вложив в этот жест столько невысказанных чувств.

Рядом шумело море, начинался шторм, и упругий ветер срывал пенные верхушки прибоя. Гриша сел в свой «паккард», и верный Пако помчал его в последний раз по испанской земле. Я стоял на дороге и смотрел им вслед, пока машина не скрылась за дальним поворотом, — завершил свое повествование Лев Василевский.

Иван Винаров напоминает, что у Льва Петровича имелось много творческих замыслов. Он переводил с французского, испанского рассказы, эссе, сам писал. Примечательно и то, что осенью 1936 года Ян Карлович Берзин оказался в Испании на посту главного военного советника под псевдонимом «Гришин». Василевский и Сыроежкин оказались в числе его ближайших помощников.

— Я знал, с какой любовью он относился к людям, — говорил Винаров. — Находясь в Москве, Берзин заботился о семьях тех, кто, оказавшись на чужбине, постоянно рисковал жизнью. В Испании он прежде всего ценил в разведчиках твердость духа, силу воли, неподкупность. Но он не был человеком с душой нараспашку. Его отличала постоянная требовательность к себе и подчиненным. Об этом мы не раз вспоминали на встречах с Василевским…

— Астрономы считают 22 июня первым днем лета, — говорит Винаров. — Но в то утро солнце над Москвой не появилось, оно утонуло в мрачных тучах совсем не летнего неба. Я, как обычно, проснулся рано и, перед тем как отправиться на работу — меня назначили преподавателем Военной академии имени М. В. Фрунзе, — зашел к себе в импровизированную мастерскую, под лестничной клеткой. Неожиданно с испуганным лицом вошла жена. Галина сказала: «Война. Началась война. Вторглись немцы. От Балтики до Черного моря… Что же будет, Ванко?» Я погладил ее по щеке, как мог стал успокаивать…

…Москва, сентябрь. Кто мог подумать несколько месяцев назад, что танковая армада Гудериана будет угрожать Москве? Но мощная бронированная лавина с каждым днем все ближе походила к столице. Москва становилась фронтовым городом. По ее улицам громыхали пушки и танки, шагала пехота. Тысячи москвичей вышли на строительство укреплений. «Чем ты помог фронту?» — плакаты с этими словами расклеены на фасадах домов, на заборах. «Чем ты помог фронту?» — это определяло в те грозные дни смысл жизни.

Я имел к началу войны с Германией звание полковника Красной армии, — продолжает свой рассказ Иван Винаров. — Мне, Христо Боеву и Цвятко Радойнову было поручено собрать всех находившихся в Москве и ее окрестностях болгарских политэмигрантов. План предполагал часть этих людей включить в состав бригады для обороны Москвы, а остальных забросить со спецзаданиями в тыл к немцам. «Наш главный интернациональный долг, — напутствовали нас, — теперь состоит в том, чтобы сделать все возможное для оказания помощи советскому народу». Мы в считанные дни составили список людей, годившихся для перехода через линию фронта в Болгарию…

В те дни переброска групп в немецкий тыл по воздуху представляла огромную опасность. Оставался морской путь. Но и на Черном море гитлеровцы рыскали во всех направлениях. И все же Винаров, Боев и Радойнов предпочли этот вариант. Советское командование тоже согласилось с ними.

…Варна. Наша машина сворачивает с шоссе на узкую проселочную дорогу, рассекающую огромный прибрежный зеленый массив. Прямая, как стрела, она неожиданно переходит в крутой серпантин. Чувствуется дыхание моря, сквозь ветви деревьев просвечивают песчаные отмели реки Камчия, которая здесь впадает в море. Поворот, еще поворот, и водитель тормозит «газик» возле белокаменного обелиска, поднявшегося над клумбами алых цветов.

— Это памятник болгарским героям. Их было четырнадцать. Четырнадцать болгарских патриотов. Руководил группой близкий друг Ивана Винарова Цвятко Радойнов. Вышли с базы в открытое море на советской подводной лодке Щ-211 под командованием капитан-лейтенанта Александра Девятко. Темная ночь окутывала просторы. На то был свой расчет — чтобы не угодить под обстрел или бомбежку фашистских кораблей или «мессершмидтов». На подходе к болгарским берегам Щ- 211 оказалась в зоне минного поля. Однако умелым маневром экипаж вывел лодку из смертельной ловушки. Правда, дальнейшие события разворачивались не самым лучшим образом: взошла луна, поднялся шквальный ветер, забушевали волны, мешавшие высадке группы на берег. И все же патриоты сошли на родную землю. Но большинство людей из десанта были схвачены и впоследствии расстреляны.

Нам в послевоенные годы довелось встречаться лишь с двумя оставшимися в живых болгарскими подводниками — генерал-майором Иваном Мариновым и видным общественным деятелем Кириллом Видинским. Они были в чрезвычайном десанте бесстрашного Цвятко Радойнова на борту советской подлодки Щ-211, и им просто чудом удалось уйти из рук гитлеровцев.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное