Разведчики

Чтобы «особист» появился непосредственно в роте или в передовой траншее – такого почти не было. Под Курском во время чистки оружия один из красноармейцев выстрелил себе в руку, автоматная очередь, возможно, и случайная, раздробила ему левую ладонь, так за ним сразу приехали полковые «особисты»…

Захар Евсеевич Красильщиков, 2000-е годы

Только под конец войны, на Одере, в недолгой обороне, стал шастать у нас майор из СМЕРШа и что-то вынюхивать, а после окончания боевых действий, когда мы 12 мая встали на Эльбе на демаркационной линии, в соприкосновении с американцами в районе города Бург, то тут «смершевцы» и политработники уже носились по дивизии «табунами», нам были запрещены любые контакты с союзниками. Но у нас в ОЗПР контингент был надежный, в роте не было «западников» или других «потенциальных кандидатов на переход к врагу», а несколько бывших военнопленных уже хорошо показали себя в боях и имели полное доверие. В роте никогда не вели разговоров о политике, не обсуждали колхозный строй.

Но в роте был «стукач» от «особистов», который донес на моего бойца-студента, мол, ведет личный дневник. А ведение дневника в действующей армии было строго запрещено приказом и приравнивалось к «воинскому преступлению». Этот «стукач» оказался со мной вместе в отряде на Пулавском плацдарме. Я послал его устранить прорыв связи под огнем, и его убило. Но специально «на смерть» я его не отправлял… А кто после него в нашей роте «работал» на СМЕРШ – я не знаю…

Контакты с союзниками были полностью запрещены?

Первая встреча с американцами была спонтанной, они сами переплывали к нам на резиновых лодках через Эльбу, мы сразу наливали им водки, они угощали нас виски.

Я подарил американцу-офицеру хорошие ручные часы, а он в обмен дал мне, как сувенир на память, бритву «1920 года рождения». В штабе дивизии был устроен банкет для наших и американских старших офицеров. Наш комдив Коберидзе подарил американскому генералу своего красавца-коня, а тот ему – новенький «Виллис».

После этой встречи американцы на лодках вернулись на свой берег и будто «опустился шлагбаум» – никаких контактов… В Бурге мы простояли всего две недели, впервые за войну спали в настоящих кроватях на вилле у гроссбауэра, а потом пришли части 5-й ударной армии и заменили нас. Генерал-майор Коберидзе приказал привести все подразделения в боевую готовность, и мы начали грузиться в эшелоны, будучи уверенными, что отправляемся на войну с Японией, на Дальний Восток, но только мы доехали до Франкфурта-на-Одере, как нам приказали: всю технику, часть оружия и боезапаса сдать на армейские склады, весь сержантский и рядовой состав 1918–1926 г.р. передать в 3-ю ударную армию, а часть офицеров дивизии отправили за получением дальнейших служебных назначений в Потсдам, в 27-й ОПРОС (отдельный полк резерва офицерского состава).

Коротков Павел Васильевич, отец Бориса Павловича

Как Вы оцениваете деятельность политработников в стрелковых частях в годы войны?

В первые годы войны они в своем большинстве показали себя очень достойно, и надо отдать им за это должное… Перерождение политработников из настоящих боевых комиссаров в «тыловые крысы» началось после отмены «комиссарского младшего звена» весной 1943 года. Раньше как было: в каждой роте свой политрук, который был обязан поднимать бойцов в атаку, показывать в бою личный пример, и неважно, кем он был в своей жизни и службе, сволочью или порядочным человеком. Обязан первым идти в атаку, и точка…. А потом, когда по приказу Верховного передовая осталась «без комиссаров», то политработники уже засели в штабах, откуда воевали исключительно «словом» и «собирали трофеи», от них никто уже не требовал первыми идти под пули.

Идти в бой в первой цепи осталось уделом батальонных парторгов и комсоргов в стрелковых батальонах, а замполиты батальонов и полков и так далее уже стали частью «аристократического сословия» и «дивизионной номенклатуры»…

Не все так себя вели, были и другие, конечно, попадались мне на передовой политработники «среднего звена», не утратившие совесть и понятия об офицерском долге. Такие сами шли в бой по зову сердца и лезли в пекло, до самого последнего дня…

По большому счету у нас перед немцами было неоспоримое идеологическое преимущество – мы воевали за свою землю, защищали свой народ, бились с оккупантами.

У нас была подлинная идейная мотивация сражаться, и, если надо, мы были готовы жертвовать своей жизнью, потому что знали, ради чего и кого погибаем…

А что, кроме дисциплины и приказа, заставляло в бою простого немецкого солдата рисковать своей жизнью на чужой земле, если он не фанатик и не эсэсовец?..

«Трофейная тема».

Привез из Германии в Сураж два чемодана с вещами, подарки для родственников, а себе ничего не «организовал», даже гражданского костюма не имел. После войны, как и большинство фронтовиков, еще долго донашивал свой офицерский китель и шинель.