Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны

Вскоре мы стали тесно общаться с генерал-полковником Гением Евгеньевичем Агеевым, который курировал наше управление. Он стал брать меня с собой в командировки, так что все понимали, что я его протеже. Он был безусловно очень крупной фигурой, одним из первых лиц в КГБ. При этом он был человеком очень замкнутым. Несмотря на то, что я постоянно с ним ездил — примерно три командировки в год, — я не могу сказать, что много о нём узнал. Он спокойно мог отвечать на второстепенные вопросы. Но вопросы, имеющие значение, он не любил обсуждать, сразу уходил в сторону. Человеком он был очень порядочным, чистоплотным. Мне он очень нравился. Правда, партийная нотка чувствовалась у него во всём. Но у меня с ним были прекрасные отношения.

В командировках мы с ним каждый вечер играли в шахматы. Обычно приходили местные руководители, мы вместе смотрели программу “Время” и комментировали её. Потом они уходили, а мы с Агеевым садились играть в шахматы. Он очень серьёзно к этому вопросу относился. Однажды, это было в Благовещенске, я расслабился и подставил под пешку ферзя. Как он врезал по столу кулаком, как начал меня полоскать: “Да что ты собой представляешь, как тебе не стыдно!” Я говорю: “Гений Евгеньевич, Вы меня извините, я просто уставший. Мы каждый день играем с Вами до трёх часов ночи, я просто не выспавшийся”. Он так поулыбался, ладно, мол, иди спать. Утром идём завтракать, и он говорит: “Кстати, Валерий, сегодня должно быть наше выступление в горкоме партии. Я думаю, что ты сходишь и выступишь, расскажешь, что происходит по четвертой линии”. — “Гений Евгеньевич, у меня же материалов никаких нет”. — “Ну ты же писал справку об оперативной обстановке в авиации, на железной дороге, водном транспорте и связи — вот и вспомни, или позвони, чтобы тебе её прислали”. И при этом такой равнодушный, спокойный. А выступление было назначено на 16 часов. Я все это время готовился. Захожу в зал — а там сидят человек двести. Выхожу на трибуну и начинаю с того, что всего я не могу доложить, но о некоторых нюансах текущей обстановки хотелось бы поговорить. Вместо сорока минут я выступал один час десять минут. Потом начались вопросы — не меньше тридцати. Вечером к нам приезжает секретарь обкома и начинает меня хвалить: какое прекрасное выступление, все только и говорят об этом. Неужели КГБ так разбирается во всех вопросах? Агеев всё внимательно выслушал, а потом вечером мне говорит: “Это тебе урок. Будешь выпендриваться — будешь получать такие сюрпризы”. Эти люди никогда ничего не забывали и ничего не прощали.

Мы вместе с ним отдыхали на юге, каждый день играли в волейбол. До этого я всегда был разыгрывающим. А теперь Агеев постоянно выводил меня своей подачей. Удилов даже обижался на меня по этому вопросу — что, мол, ты там с Агеевым возишься? А как я мог отказать Агееву? И Удилов против него тоже ничего не мог сказать. Удилов был замначальника Главка, а Агеев — зампредом. Разница есть. Но при этом я был и с одним, и с другим в хороших отношениях. Агеев говорит: “Ну что, ты опять с Удиловым пьёшь?” Я отвечаю: “Да нет, мы только выпиваем”. Сколько раз я был в Сочи, Удилов меня всегда приглашал, в том числе на корабль. Он был необыкновенно одарённым грамотным чекистом, причём потомственным, прошёл войну, знал миллион анекдотов, подкалывал всех, хорошо играл на гитаре и отлично пел. Это был просто уникальный человек.