Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны

Выплняя это решение вышестоящих органов, Ельцин взялся за дело рьяно — со всей пролетарской ненавистью. Ведь он, будучи строителем, мог подойти к делу так, чтобы предусмотреть возможность восстановления дома в будущем. Вместо этого 21 сентября 1977 года было принято решение о сносе целого исторического квартала, «учитывая неотложную потребность в реконструкции ул. Я. Свердлова и К. Либкнехта…». Перед сносом Дом Ипатьева подвергся разграблению, были похищены исторически ценные детали интерьера (ручки дверей, детали печей, лепнина стен и т. п.). При вскрытии пола в комнате, где в 1918 году жили великие княжны Романовы, обнаружили завёрнутый в газету и засунутый между плинтусом и полом золотой браслет с драгоценными камнями и вензелем «Т».

Снос Дома Ипатьева при помощи «шар-бабы» начался 16 сентября 1977 года и продолжался два дня. Через четыре месяца после этих событий, 31 января 1978 года, Роза Кулешова умерла от кровоизлияния в мозг.

Безусловно убийство царской семьи, как и убийство Распутина, является величайшей трагедией и знаменует собой шаги по разрушению российской государственности, спланированные и задуманные в недрах английской секретной разведывательной службы, созданной в 1909 году именно с этой целью. Об этом русский военный разведчик генерал-майор Алексей Ефимович Вандам предупреждал в своих геополитических работах, написанных в 1910 году. Он считал, что удалённость России от мировых морских торговых путей и её суровый климат обрекают страну на бедность и невозможность развить свою деловую энергию, вследствие чего, «повинуясь законам природы», она «неудержимо стремится к югу, ведя наступление обеими оконечностями своей длинной фронтальной линии». Целью англосаксов является «уничтожить торговый и военный флоты России и, ослабив её до пределов возможного, оттеснить от Тихого океана вглубь Сибири <…> Приступить к овладению всею полосою Южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с этой базы постепенно оттеснить Русский Народ к северу». По мнению Алексея Ефимовича, «хуже войны с англосаксом может быть только дружба с ним».

В феврале 1966 года папа уехал в Киев на 6‑месячные курсы усовершенствования руководящего и оперативного состава КГБ при СМ СССР. «Однажды на курсы из Москвы приехал начальник Службы “А” (аналитическая служба) Второго Главного управления (контрразведка) КГБ Горбатенко Алексей Михайлович, — пишет отец в своих воспоминаниях. — Во время лекций и бесед А.М. Горбатенко со слушателями я проявлял активность в обсуждении вопросов анализа в контрразведке, задавал вопросы, рассказывал о своих задумках и попытках применения в анализе оперативной обстановки логических и количественных методов. Алексей Михайлович обратил на меня внимание, пожелал встретиться со мной. Наша встреча состоялась, и для меня она оказалась судьбоносной. В дальнейшем я близко познакомился с А.М. Горбатенко, который был не только оперативным работником-агентуристом высокого класса, но и творческим, прогрессивным, большой души человеком, неутомимым тружеником контрразведки. Горбатенко А.М. пригласил меня на обратном пути из Киева в Тюмень встретиться с ним во Втором Главном управлении и конкретно обсудить вопрос о моей дальнейшей работе».

После того как мои родители уехали в Москву, я ещё год жил у бабушки в самом центре Тюмени на улице Семакова, 15, — это всего через дом от знаменитого Александровского реального училища (ныне там расположен Государственный аграрный университет), которое мой прадед Прокопий Степанович Опрокиднев окончил в 1887 году с золотой медалью вместе с будущим соратником Ленина и гениальным инженером Леонидом Борисовичем Красиным, первым наркомом внешней торговли СССР. Это же училище в 1908 году окончил Станислав Иосифович Карнацевич.

Когда я приехал в Москву, то сразу погрузился в интереснейший мир интеллектуалов, чекистов нового поколения, составивших в будущем так называемую команду Андропова. Всех тонкостей чекистской кухни я тогда, конечно, не понимал, но был охвачен романтикой научного поиска и энтузиазмом создателей теоретических основ контрразведывательного искусства, разработка и становление которых происходили на моих глазах. Одним из основоположников теории был «шестидесятник» и невероятный эрудит Андрей Петрович Фролов — в те годы лучший друг моего отца. Это была яркая личность, в какой-то мере даже эксцентричная, с крупными чертами удлиненного несколько грубоватого лица с широкими скулами, темными густыми волосами и роговыми очками. Говорил он всегда медленно, весомо, низким звучным голосом. Смесь южнорусского «ГЭканья» и «мАААсковского» растягивания первых гласных, а также проглатывания последних, выдавали в нем воронежца. В его облике и манере держаться сквозило невероятное самомнение и ощущение превосходства над окружающими. Когда мы ходили на стадион «Динамо» в двух шагах от Высшей школы КГБ — она тогда располагалась на Ленинградке — он неистово болел за «бело-голубых», весь отдаваясь игре и не замечая никого вокруг.