Разведотряд

– Здравствуйте, хотя виделись… Простите… Я ввалился, как к себе… – с трудом разобрался он в скороговорке вежливости.

– Что за церемонии, Саша… – мягко укорила его Мария Васильевна, поправляя чайник на тесном верху «буржуйки», где уже исходили паром котелок со стираными бинтами и кружка с грибковым древесным йодом… – Садитесь чай пить. Вот, Яша раздобыл где-то…

– Ну, всё равно будуар, как ни крути, – по инерции добавил Новик, сам дивясь, что на какие-то условности этикета ещё хватает соображения. – А я…

– Как слон в будуаре, – подал голос Войткевич. – Простите его, Мария Васильевна, а то он тут пыль подымет, расшаркиваясь.

Впрочем, в присутствии Казанцевой по-другому и быть не могло, будь ты хоть ранен в голову. Несмотря на убогость и поношенность её тщательно заштопанного платья, с которого только май месяц, вместе с каким-то вязано-тряпичным хламом, сумел снять тяжёлое, щемящее впечатление французского позора 1812 года. Несмотря на понятную одичалость голодного зимовья и, протокольно говоря «упадок воинской дисциплины», в голову не приходило самому последнему быдлу из числа актива материться, сморкаться под ноги, скрести пузо на первом майском солнышке.

А уж Войткевич называл Марию Васильевну не иначе как «наш свет». В том смысле, что, раздобыв через своих штрафников путём одному ему доступного волхования жменю настоящего чая, не травяного, он говорил лейтенанту Новику:

– Идем в свет, – имея в виду землянку Казанцевой возле блиндажа санчасти.

И на капризно оттопыренную губку радистки Аси улыбался просто непристойно:

– А ты иди в люди…

Впрочем, всегда добавлял:

– Я подтянусь.

Сейчас, когда Яков именно таким образом «подтянулся», сославшись на необходимость проверить посты, Новик проводил его хмурым взглядом. И ещё долго смотрел на колышущиеся складки войлочного полога, служившего дверьми в землянку Казанцевой.

– Мне кажется, вас что-то беспокоит, Саша? – спустя немалую минуту спросила его Мария Васильевна, с которой они остались одни.

– А? – дёрнулся, очнувшись, Новик и, отрицательно покачав головой, снова принялся передвигать пальцем спички, рассыпанные на просушку подле керосиновой лампы.

– Мне показалось, что между вами и Яшей… – она на секунду задумалась, убирая с толстопузой «буржуйки» алюминиевый мятый чайник с кипятком. – Как будто пробежала кошка… Я не права?

– Нет, – снова покачал головой лейтенант. – Она никуда не убегала. Только сильно поправилась после…

Он замолчал.

– После операции? – продолжила за него Мария Васильевна, будто бы механически, больше занятая укрощением чайника со строптиво скачущей крышкой, приладить которую не было никакой возможности. Найденный близ дороги чайник, похоже, побывал под танком.

Саша вновь отмолчался, и поэтому она поспешила добавить:

– Я, конечно, не имею права спрашивать…

Сердито фыркая, чайник выделил в кружку Новика порцию кипятка, уже не сильно повлиявшего на цвет чая, заваренного по третьему кругу.

– Да нет… – Саша собрал спички пальцем. – Спрашивать вы, конечно, имеете право, – он поморщился. – А вот имею ли я право вам сказать?

Он посмотрел на Марию пытливо, но молча.

– Я тоже не знаю… – пожала та плечами, садясь напротив. – В любом случае, Саша… – замолчала и она.

Чего они оба ждали в эту долгую паузу, когда стал слышен даже треск короедов в бревенчатых стенах и шипение копотного дымка в колбе лампы?

– В любом случае вы можете мне доверять… – запоздало закончила фразу Мария Васильевна.

Саша почувствовал облегчение, будто кто-то вынул у него из-за пазухи огромный ледяной булыжник, что и ходить мешал, и руки занимал, да и холодно от него было – вся душа выстыла.

– Можете, даже если не верите… – по-своему истолковала его заминку Казанцева, принимаясь за резку «дикого» конского щавеля.

– Верю! – кровь бросилась в лицо Саши. – Что вы, конечно, верю…

Само предположение, что он может подозревать в коварстве, во лжи эту красивую благородную женщину… Благородную в дореволюционном, допотопном, по нынешним временам, понимании… Ему сделалось стыдно. Безосновательно, как в дни первой влюбленности: «Не может быть, чтобы Ядвига Людвиговна была испорченной женщиной!»

Уловив его блуждающую улыбку («Ослепительная была дама супруга директора…»), Мария Васильевна чуть удивлённо вскинула чёрную, точно нарисованную твёрдой рукой, бровь, но слова его приняла как комплимент:

– Спасибо. Значит, мне показалось – и слава богу, а то…

– Вам не показалось, – неожиданно для себя перебил её Саша.

Почему-то остро захотелось избавиться от сомнений. По-любому, как бы там ни вышло… Пусть окончательно, пусть наоборот, подтвердив свои сомнения в качестве обоснованных подозрений… Лишь бы не это невнятное душевное нытьё…

Он решительно сгрёб спички в фанерный коробок.

– У вас великолепная интуиция, Мария Васильевна.

– Всё-таки что-то случилось у вас с Яшей, – кивнула сама себе Мария Васильевна и, подумав, отложила нож. – Саша, лейтенант Войткевич – он штрафник и, конечно, человек… сложный, натура…

– Чёрт с ней, с его натурой! – Новик резко бросил на стол коробок, рассыпав спички, и спохватился. – Извините, я кажется, горячусь…