Разведотряд

– Вместе это «Почтовый дуб, 28 мая 1943-го»… – раздалось за его спиной с несколько наигранным драматизмом Мефистофеля, явившегося из сценического люка. – О руническом нарезном календаре вы не слыхали, Мария Васильевна? Кстати, в очередной раз искренне преклоняюсь перед вашей образованностью… – сбросив с плеча войлочный полог, Войткевич вошёл в землянку.

Саша это увидел только по тени, пересекшей засаленные доски стола; он так и не обернулся, хоть и прошлась, продёрнула по спине жёсткая щётка нервной дрожи, вроде той, которой конскую шкуру чистят. Впрочем, подавшись назад, на лавку, обнаружил, что руки девать совершенно некуда, а оставить на столе – ещё, чего доброго, станет заметно, как они дрожат. А этого не хотелось бы, хоть и никак не унять: не кто-то там, а разоблачённый враг стоял за спиной.

Наконец руки Новик положил на пояс, на ремень, почти рефлекторно коснувшись пальцами правой руки клапана кобуры…

– Да брось ты! – заметил это его движение Яков. – Не шухерись… Простите, Мария Васильевна, – прищёлкнул он каблуками сапог, точно раскаявшийся гусар и понурил голову. – Обмолвился. Исправлюсь. – И тут же исправился: – Не бойся…

Повернулся к Новику и даже положил руку на его плечо, невольно дрогнувшее.

– Боится… – констатировал Войткевич почти с сожалением.

Саша и в самом деле боялся. Но не за себя. Он напряжённо смотрел на Марию Казанцеву, но так и не мог поймать её взгляда, чтобы определить отношение… К такому вот откровению. Мария Васильевна же, опустив голову, сосредоточенно смотрела в блокнотный листок, будто надеясь найти в нём что-то, доселе не разгаданное.

– Что будем делать? – продолжил тем временем Войткевич, убрав ладонь с плеча Саши и даже вытерев её о штаны. – Вариантов у нас два, ровно по количеству дуэлянтов… Мария Васильевна не в счет. И как дама, и как гражданское лицо, и как лицо, вообще незаинтересованное, – он снова с кроткой учтивостью ей поклонился, отхватив от Новика немую, но вполне красноречивую характеристику: «Клоун».

И продолжил:

– Твой вариант у тебя на лбу написан, как на плакате: «Дави лазутчика! А то лазает тут…» – извини, могу путаться с текстом, они у вас в Агитпропе все на один мотив, как матерные частушки.

– А твой? – угрюмо перебил его словоблудие Новик, оборачиваясь.

Войткевич нависал над ним, скрестив на груди руки и покачиваясь на каблуках с самым беспечным выражением лица, будто в кармане мешковатых штанов у него лежала индульгенция от самого Апостола Петра на все, самые невообразимые, прегрешения. Хотя вполне возможно, что источником его бесстрашия был крепкий спиртовой дух, увязший в старообрядческой бороде.

– А не побоишься? – прищурился Яков, став окончательно похожим на того же старообрядческого хитрюгу.

– Тебя или немцев? – прочистив горло, уточнил Саша.

– Меня… Или немцев… – почти повторил Войткевич.

– Я попрошу вас… – неожиданно прервала Мария эту неспешную, с долгими корректировочными паузами, точно артиллеристская перестрелка, дуэль. – Как лицо незаинтересованное…

Оба лейтенанта повернулись к женщине, обнаружив её у заслонки чугунной буржуйки. Как ни в чём не бывало, Мария Васильевна поправляла на ней желтоватые от хозяйственного мыла бинты. Спиной к мужчинам, как будто и не разыгрывалась тут какая-то особенная драма.

– Во дворе не холодно ещё… – заметила она, рассматривая порядком изношенные бинты на просвет тлеющих головешек.

– Конечно, – поднялся Новик и, не пытаясь особенно увернуться, подвинул плечом Войткевича. – Мы уходим.

– Звучит почти как «Пойдём, выйдем»… – демонстративно отряхнув плечо, хохотнул Войткевич. – Пойдём!

– И ещё попрошу вас… – позвала их Мария Васильевна, когда Новик уже взялся за край полога.

Они обернулись. Она встала. Прямо, привычно выгнув спину, как на фото дворянской фамилии, и только нервные пальцы охватили локти, будто озябла… Но так и не обернулась.

– Только, мальчики… – мягко, нерешительным предисловием к просьбе, позвала она снова.

В этом её обращении… Неуверенном: «Не послушают!» – действительно чувствовалась просьба. Извечная женская, девичья, сестринская… не важно. Просьба. Лишь бы они – мужики, братья, мальчишки… Лишь бы перестали брать в руки и баловаться своими страшными мужскими игрушками.

– Прежде чем перестрелять друг друга, выслушайте…

Войткевич хмыкнул. Новик закусил изнутри нижнюю губу, но тоже промолчал.

Тогда Мария Васильевна добавила:

– Ведь, по крайней мере, одному из вас придется объяснить, почему он сделал это… И не только следователю, но и себе…

– Ну, что, братишка? – спросил Войткевич, заложив большие пальцы рук за пояс. – Будем слушать или как?

– Какой я тебе брат? – резко повернувшись к нему, процедил Новик сквозь зубы.

– Ну, если не по разуму… – панибратски подмигнул ему Яша. – То хотя бы по оружию…

– Слушай!.. – начал закипать Саша; вся эта комедия недомолвок, неполных разоблачений, признаний не до конца, надоела ему, как…