Позднее у меня появилась возможность более открыто разговаривать с Гиммлером об этих проблемах. К концу 1942 г. он стал гораздо более восприимчив, но из-за своих основных предрассудков в отношении всех вопросов, касавшихся Востока, я едва ли мог надеяться получить его окончательное согласие. На него слишком сильное влияние оказывали идеи, которые Гитлер внушил ему за последние двадцать лет. Я очень рано отказался обсуждать этот вопрос с Гейдрихом. Он открыто раскрыл мне образ своих мыслей, когда сказал: «Будьте осторожны, чтобы однажды не получить медаль от Сталина». Это было явное предупреждение о том, что он хочет, чтобы в пропагандистской работе среди русских военнопленных использовались чисто национал-социалистические идеи.
У меня было несколько интересных дискуссий с двумя представителями русской армии — офицером Генерального штаба и сержантом. Оба они были из Москвы; один был профессиональным офицером, другой в гражданской жизни был инженером-гидравликом. Они были взяты в плен в Брянске в августе 1941 г. и прошли несколько этапов нашей обучающей программы. Оба оказались людьми с широкими взглядами, умными и надежными и поэтому были включены в специальный консультативный совет операции «Цеппелин» в Берлине и поселены в квартирах, как обычные гражданские лица. Там я навещал их вместе с начальником отдела — балтийским немцем, хорошо образованным человеком, который был отличным переводчиком и уже провел с ними много бесед и дискуссий. При его посредничестве произошел живой и интересный разговор, которому способствовала выпивка, захваченная нами с собой.
Между этими двумя русскими был разительный контраст. Офицер был опытным полемистом и убежденным сталинистом. Второй русский находился лишь под умеренным влиянием режима и признавал его недостатки со здоровым реализмом. Оба они были твердо убеждены, что Россия выиграет войну. Эта убежденность возникла не под влиянием пропаганды, которой они подвергались, а была фундаментальной верой. Каждый из них основывал свою убежденность на разных умозаключениях. У офицера она была основана на вере в превосходство Сталина как вождя и силу русской армии. Другой мужчина, который мыслил более примитивными категориями, просто сказал: «Вы, немцы, никогда не сможете победить русский народ и преодолеть просторы России. Даже если вы дадите различным советским народам независимость, это будет лишь временной мерой — шагом к неизбежному развитию коммунизма». Он также сказал, что по России катится волна национального самосознания; возродились такие спектакли, как «Кутузов», «Жизнь за царя» и «Князь Игорь», и с огромным успехом проходят в Москве. Во всех из них агрессор после первоначальных крупных успехов терпит поражение от все превосходящей храбрости русского народа и благодаря огромной протяженности самой России.
Офицер говорил о том, что слышал в разговоре между командирами Красной армии. По их словам, Сталин был готов принести в жертву двадцать-тридцать миллионов человек, чтобы затянуть врага вглубь страны. Это постепенно притупит силу немецкого наступления, и последние решающие сражения будут проходить на территории, выбранной русскими, в условиях суровой русской зимы. Одни лишь пути снабжения съедят огромное количество немецких материальных ресурсов и будут весьма уязвимы для действий партизан. При отступлении русские не позволят ни единому заводу, машине или канистре с бензином попасть в руки врага. Затем, ослабленные силами природы, успехами русских и принимаемыми ими контрмерами, немцы будут внезапно разгромлены в новом, хорошо подготовленном контрнаступлении.
После этого разговора я хорошенько задумался. На меня большое впечатление произвела простая манера изложения этими двумя людьми своих точек зрения, которые, должен признаться, звучали как вполне выполнимые.
Я сообщил об этом разговоре Гейдриху, но добавил, разумеется, что было нелегко следить за их рассуждениями. Наши военные успехи были настолько колоссальными, что я представить себе не мог, как российское государство и народ смогут осуществить такую серьезную реорганизацию, которая им необходима. Были, конечно, некоторые сомнения в том, есть ли у Сталина военный промышленный потенциал для осуществления такого плана, хотя мы не должны забывать, что наши ВВС еще не наносили авиаудары по промышленным регионам в глубине территорий к западу и востоку от Урала.
Гейдрих обсудил этот вопрос с Гиммлером и попросил составить письменный отчет, чтобы показать его Гитлеру. Три недели спустя Гейдрих возвратил мне мой отчет и сказал, что фюрер счел его полной чепухой. Я осторожно заметил: «Не могу сказать, что я полностью разделяю это мнение», но добавил, что в настоящий момент мы не должны рисковать обжечься на чем-либо.