И здесь тоже «меры исполнительной власти» Гитлера перешли все границы. Мюллер был здесь в своей стихии и без колебаний безгранично использовал свою власть, для чего эта ситуация давала ему все возможности. Был арестован весь служебный персонал Гесса от шоферов до личных адъютантов. Мюллер, вероятно, хотел бы арестовать и весь штат служащих аэропорта, равно как и главных конструкторов на заводе Мессершмитта, которые отвечали за производство самолета, на котором улетел Гесс. И хотя в это дело был вовлечен лишь узкий круг людей, «действиями исполнительной власти» были затронуты многие люди, которые и представить себе не могли, что могут оказаться замешанными в нем. Например, из донесений внутренней СД явствовало, что Гесс был скрытым приверженцем Рудольфа Штайнера и антропософистов, и поэтому большое количество арестов было произведено в этих кругах. Он совершил свой побег по совету астролога, и, как выяснилось из последующих допросов и донесений СД, он близко общался с астрологами, предсказателями, медиумами, природными целителями и так далее; и, как следствие, были произведены серии коллективных арестов среди этих мистиков. Фактически огромные ошибки, которые он допустил в этом направлении, давно уже были известны.
Как сказал мне Гиммлер, со дня его бегства большой интерес, который ранее проявлял Гитлер к астрологии, сменился на бескомпромиссную неприязнь. Во время моего первого разговора с Гиммлером о деле Гесса в мае 1941 г. я сказал, что считаю немецкий народ слишком умным для того, чтобы рассказывать ему историю о «психическом расстройстве» Гесса. Гиммлер быстро отреагировал: «Это все влияние Бормана». Он окинул меня долгим взглядом и добавил: «Слишком поздно с этим что-то делать».
Я до сих пор помню, как расстроен был Гиммлер мерами, принятыми к астрологам. В присутствии Гиммлера Гейдрих с сатанинской радостью подробно объяснял Мюллеру приказы Гитлера в отношении них. Гейдрих, разумеется, знал об этой слабости Гиммлера и часто говорил мне, жалуясь на его нерешительность, что рейхсфюрер снова слишком углубился в свой гороскоп. Однажды во время телефонного разговора с Гиммлером я услышал, как Гейдрих говорит: «… кто-то беспокоится о звездах на погонах, а кто-то — о звездах на небе. Вопрос в том, с кем труднее работать». Одновременно Гейдрих сделал мне знак рукой, будто спрашивал, не зашел ли он слишком далеко. Он постарался сказать это так, будто говорит только о Гессе, но Гиммлер прекрасно понял, что эти слова относились и к нему.
И после этого телефонного разговора я получил приказ закончить отчет, который я готовил для Гитлера. В нем я написал, что, по нашим разведданным, на Гесса в течение нескольких лет оказывали влияние агенты британской разведки и их коллаборационисты в Германии, которые сыграли большую роль в принятии им решения улететь в Шотландию. Это относилось больше к решающему влиянию профессора Г. — специалиста по гландам из Верхней Баварии.
На одном из совещаний, на котором присутствовали и Гиммлер, и Гейдрих, шло общее обсуждение дела Гесса. Когда меня попросили высказать свое мнение, я сказал, что, хотя патологические случаи могут дать какое-то объяснение, так как психиатры описали состояние Гесса как патологическое, влияние, оказываемое британскими кругами в течение ряда лет, тоже следует принимать в расчет, хотя ни то ни другое не дало действительно удовлетворительного объяснения. Так что для прояснения сути проблемы, вероятно, потребуется дальнейшее расследование. Я выразил свою убежденность в том, что ввиду своей фанатической преданности Гесс никогда не выдаст подробности нашего стратегического планирования врагу, хотя, безусловно, он имел возможность это сделать. И его интеллект не был настолько нарушен, чтобы не быть в состоянии четко изложить наши планы. Четкость, с которой он подготовил свое бегство, и целеустремленность, с которой он его осуществил, ясно указывают на это.
В отношении неминуемой войны с русскими я сказал, что было бы разумнее считать весь этот инцидент в его контексте предупреждением русским. Однако мне казалось сомнительным, что англичане будут готовы послать конкретное предупреждение русским руководителям после первого допроса Гесса.