Другой пункт разногласий возник, потому что Канарис утверждал, что у него есть документальное доказательство того, что промышленные центры вокруг Москвы, на северо-востоке, юге и около Урала, а также их главные сырьевые центры были соединены между собой только одноколейными железными дорогами. Мой же департамент получил другую информацию. Однако Канарис заявлял, что его данные — проверенные, а у нас не было способов проверить точность полученной информации. Разведывательные департаменты сухопутных войск Fremde Heere Ost и Süd-Ost (иностранные армии «Восток» и «Юго-Восток») выполняли отличную работу по корреляции и объективной оценке информации, а мы добились очень хорошей командной работы на своей разведывательной службе. Но эти разногласия между мной и Канарисом показывают, насколько сложно было военному руководству, ответственному за планирование, давать правильную оценку поступающей информации. Как следствие, если полученный материал не вписывался в их базовую концепцию, оно просто игнорировало его. Что касалось высшего руководства, то все было еще хуже. До конца 1944 г. Гитлер отвергал нежелательную информацию, даже основанную на фактах и здравом смысле.
Департамент по оценке информации иностранной армии «Запад» никогда не достигал эффективности в работе, равной нашей, потому что бесконечная текучка персонала приводила к большой неопределенности, которая отражалась на его работе. Служащие департамента оценки информации ВВС переживали такие же трудности. Чувство ненадежности было вызвано арестами гестапо ключевых работников департамента как членов русской шпионской группы «Красная капелла». В результате доверие так и не возвратилось в департамент.
Несмотря на склонность Канариса недооценивать технический прогресс русских, в более поздних разговорах с ним преобладали страхи, что мы теперь окажемся вовлеченными в войну на два фронта со всеми связанными с ней опасностями. Мнение Генерального штаба состояло в том, что наше превосходство в численности войск, техническом оснащении и военном руководстве настолько велико, что усиленная военная кампания против России может быть завершена за десять недель. Теория Гейдриха, которую разделяли Гиммлер и Гитлер, гласила, что военное поражение настолько ослабит советский строй, что последующее внедрение в нее политических агентов полностью разрушит его. И Канарис, и я сходились на том, что оптимизм военного руководства смехотворен; а Канарис считал политические теории Гейдриха крайне сомнительными. На самом деле оценка Канариса политической силы российского руководства была полной противоположностью оценке Гейдриха. Однако он доверительно сообщил мне, что был бессилен убедить своего начальника Кейтеля принять эту точку зрения. Кейтель утверждал, что меры, запланированные Гитлером, настолько выдающиеся и мощные, что советский строй, как бы прочно он ни стоял, не сможет противостоять им.
Вспоминая ошибочные оценки западных союзников сил Гитлера в начале войны, я чувствовал убежденность, что здесь наши лидеры совершают аналогичную ошибку. Я пытался указать на нее Гейдриху, сказав, что, возможно, было бы разумнее основывать наше планирование на вероятности того, что Сталин сможет укрепить свою партию и правительство, и для него война, навязанная России, станет скорее источником силы, нежели проявит его слабость. Гейдрих немедленно остановил дискуссию в этом направлении и холодно произнес: «Если Гитлер прикажет начать эту войну, то возникнет ряд других проблем». В другой раз он сказал мне: «Любопытно, что Канарис высказал мне такую же идею всего несколько дней назад. У вас обоих, похоже, возникают поразительно негативные идеи во время ваших совместных утренних конных прогулок».
Я сделал еще одну попытку обсудить этот вопрос в мае, указав Гейдриху на то, что, даже если предположить, что он на сто процентов прав, все равно будет лучше — в качестве меры предосторожности — рассмотреть другие возможности и подготовиться к другим поворотам событий. И меня снова резко поставили на место. «Прекратите высказывать свои лицемерные, недалекие и пораженческие возражения, — сказал он. — Вы не имеете права так говорить».