Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

С той поры я задавал себе вопрос: возникло ли это априорное неприятие всех этих возможностей из фанатической веры нацистских лидеров в успех планов Гитлера, или не испытывали ли втайне многие из них сомнений, отрицая их при обсуждении из страха, что тем самым они подвергнут опасности свое положение. Тот факт, что столь многие из них никак не обеспечили свою личную безопасность на случай полного фиаско, наводит на мысль, что первое предположение было правильным и они фактически слепо верили в гитлеровское руководство. Однако теперь, как и тогда, я убежден, что интеллект Гейдриха был слишком холоден и расчетлив, чтобы он не продумал все возможности. Тем не менее никто не знал, что на самом деле у него на уме. Так, однажды днем летом 1941 г., когда мы с ним находились в его охотничьем домике, он заметил мне относительно того направления, которое приобретала война: «То, как мы ведем дело, вероятно, приведет нас к неприятному концу. И чистое безумие создавать этот еврейский вопрос». Значение этой ссылки на еврейскую проблему стало мне ясно лишь тогда, когда Канарис после смерти Гейдриха сказал мне, что у него есть доказательства его еврейского происхождения.

Сильная нервозность Канариса в то время из-за войны на два фронта, видимо, была проявлением его глубокого пессимизма. Во время наших разговоров он постоянно перепрыгивал с одной темы на другую. Например, однажды посреди обсуждения производства американцами бомбардировщиков он вдруг начал говорить о политических проблемах на Балканах. Иногда его замечания были настолько уклончивыми, настолько расплывчато и неясно сформулированными, что лишь те, кто хорошо знал его, могли понять, на что он намекает. Особенно это касалось его телефонных разговоров. Однажды я в шутку заметил по телефону, что мне следует рассказать Гейдриху и Мюллеру об этом «пессимистичном» направлении в разговоре. «О господи, — сказал Канарис, — я забыл, что мы разговариваем по телефону».

В конце апреля 1941 г. мне на службу позвонил Гейдрих. Он сделал несколько расплывчатых намеков на приближающуюся войну с Россией, но, заметив, что я не совсем понял, о чем идет речь, сказал: «Давайте пообедаем вместе и сможем поговорить об этом в спокойной обстановке».

Мы встретились в половине второго в столовой Гиммлера. Я только-только вошел в нее, как появился Гиммлер в окружении своих сотрудников. Он благосклонно приветствовал меня и отвел меня в сторонку. «У вас будет очень много работы в течение следующих нескольких недель», — сказал он. Я ответил довольно сухо: «Это не будет неожиданностью, господин рейхсфюрер». Гиммлер засмеялся: «Гейдрих запланировал для вас много чего».

За обедом Гейдрих обсуждал различные проблемы на Балканах, в том числе вопрос о связи с различными армейскими командованиями, и попросил меня обсудить это с соответствующими руководителями вермахта. А затем он начал говорить о войне с Россией. Насколько я помню, он сказал примерно следующее: