Развилка

Через пять минут Наталья и Николя оставляют хозяина резного кабинета, спускаются на первый этаж в забранной решеткой кабинке лифта, проходят мимо будки охранника. Наталья цокает каблуками по гранитным плиткам.

На улице Николя берет ее под руку так естественно, словно они прогуливаются по Капуцинам. Он говорит по-французски.

– Здесь неподалеку есть неплохое кафе. Вы не будете возражать против вегетарианской пищи?

Она не возражает, воображая прочие привычки Николя – пусть это будет йога, парусный спорт, теннис, породистые лошади…

Наталья спохватывается, берет себя в руки. Он заказчик, ей на него работать.

Нет, еще раньше, за полгода до беседы в веганском кафе, сделан был первый шаг. Тогда еще можно было отказаться, передумать, не ступать на эту ленту, и не сидела бы она теперь перед манекеном в металлических ободах вместо юбок, ощущая подземный рокот, грозящий перевернуть дома и схлопнуть небо, не вдыхала бы запах сирени, мешающийся с тошнотворным страхом.

Тогда воздух был жарок и влажен, а дни текли патокой по привычному, скучному руслу, не интересному никому. Впервые рельсы сдвинулись там, на острове. Она сама сдвинула их. Почти сама.

Летучая мышь ежедневно приносила почту, высыпала сообщения на рабочий стол. По большей части – рассылки, редкие человеческие письма тонули в массе мнимостей: полезные приспособления, выгодные билеты, как провести выходные, мистер Х хочет с вами познакомиться, изобретения, экономящие место, силы и электроэнергию, – универсальная открывалка плотно закатанных банок, навесная полка под кухонный стол, крючок для вытаскивания тостов не обжигая пальцев. Одних форм для жарки яичницы в цивилизованном мире насчитывалось с десяток, хоть бы и численность людей на острове в разы уступала численности кур и других сельских животных. Наталья отписывалась от спама, но он успевал отложить личинки в других спам-ресурсах и вскоре проклевывался заново.

Письмо от Эльзы едва не затерялось в груде мусора.

«Эй, ты не окоченела там еще?»

Зима в южном полушарии ползла к концу. В общественных садах вставал лабиринт ароматов: чайные розы, пламенные, снежные, нежно розовые… Розы, не перестававшие цвести в самые холодные, до десяти по Цельсию, пятидесяти по Фаренгейту, месяцы, наконец устали. Шмели запоздало искали сокровища среди опадающих лепестков, пауки спали в свитых накануне сетях между кустами.

Местный художник выставил в парке копии знаменитых статуй: Давид, Родина-Мать, Свобода, Владимир Ильич едва достигали человеческого роста. Они вышагивали строем по гравию, уходили за розовую изгородь.

Выставка понравилась Наталье, она даже приобрела открытку и повесила на стену над компьютером.

Ильич ухмылялся ей в лицо, когда она придумывала ответ Эльзе.

«Да, Дедушка Мороз, совсем замерзаю. А у тебя что творится? Может, поговорим – давай, переходи на скайп».

Они были знакомы с Элкой столько лет, что она помнила у подруги дюжину причесок, полдюжины окрасок волос, некоторое (кто же считает?) количество возлюбленных и мужей, фамилий и имен. Последние Элка особенно любила менять: новым знакомым она представлялась то Эльзой, то Элоизой, то Эллой, то Аленой. Наталья не была уверена, как меняются имена – с цветом волос или новым возлюбленным. Или наоборот, новое имя открывает иную Элкину сущность и приманивает новую любовь. Сама Наталья была из тех, кто видит сны и помнит имена, и когда Элла переходила к следующему имени, случалось, напоминала ей о предыдущих.

Пискнул скайп – Эльза. Но не голосовой вызов – сообщение:

«Наталья, вопрос есть. Ты еще учишь детей русскому языку?»

На квадратный километр острова приходилось триста человек, из них русских – ноль целых ноль десятых и далее чуть процентов. Наталья снималась здесь в массовке рекламы, развозила пиццу по борделям, раздавала бесплатный шоколад, выгуливала собак. Борделей и собачьих питомников было больше, чем русских школ. Но и русские школы встречались.

Родители перевозят детей и своих родителей. Переселенцы, заслоняясь ладонью от солнца, вглядываются в пену над скалами. Бабушки везут в чемоданах подборки журнала «Огонек», тома сочинений Льва Толстого и Максима Горького, коллекцию мультфильмов про тунеядца волка и садиста зайца, про ушастую зверюшку и сквалыжного кота. Они должны посеять в детских мозгах семена родной, им привычной культуры. В знойном островном климате скромным семенам севера находится много конкурентов. Приходится разводить рассаду русского образования в доморощенных учебных классах, теплицах общественного обучения.

Пока родители заняты обустройством на новой родине, бабушки водят детей на занятия: русский язык, литература, история и география, песни и танцы. На все про все приходится три часа субботним утром. Преподают в общественных школах молодые девушки, сами недавно переехавшие на остров, или высохшие старухи, сеющие в головы учеников вялые споры подлинного русского слова, не испорченного годами большевизма. На переменах дети перестают притворяться и болтают между собой на привычном наречии – островной разновидности французского.