Развилка (СИ)

- Есть пара румынских офицеров. Очень интересуются покупкой дефицитных товаров. Можно заманить их в ловушку. Когда на рынок выходила, они интересовались, где можно оптом купить чай. Если так сделать, получим деньги и выставим их жертвами казаков.

Женщина замолчала. Больше она ничего не предлагала, а горячие юноши, видимо, от волнения не могли собраться с мыслями. Зато Барсуков, который собирал информацию о немцах целенаправленно, назвал сразу три десятка целей. Это железная дорога, мосты через Дон, речной порт, казармы вражеских солдат и квартиры офицеров, гаражи с военной техникой, штабные здания, комендатура и так далее. Список получился большой и Шаповалов был доволен. Разумеется, диверсанты будут действовать по собственному плану, но идеи его подпольной организации тоже могут пригодиться. И, поручив командирам групп персональные задания, он приказал расходиться и попросил не рисковать. Нужно еще немного подождать, совсем чуть-чуть, и начнется боевая работа.

36.

Новочеркасск. 13.08.1942.

Развалившись в мягком кресле, я читал книгу. В кабинете, кроме меня, никого. Тихо и спокойно. Краткая передышка. Глаза скользили по ровным строчкам, а мозг обрабатывал информацию.

"Некоторые утверждают, что им свойственно предчувствие беды. Не знаю, - я этого не испытал, хотя несчастье коснулось и меня.

Памятный день 11 марта 1938 г. - суббота - ничем буквально не отличался от всех остальных. Так же, как и всегда приехал в Управление, принял срочные доклады начальников отделов и поехал на аэродром.

Шум самолетных пропеллеров и спешно снующие бортмеханики и авиатехники были так привычно знакомы и близки.

Приняв рапорт дежурного, ознакомившись с работой и дав соответствующие указания, я в прекрасном настроении поехал в город.

В ресторане Дома Советов пополнил достаточно однообразным меню затраченную энергию и снова без всякого предчувствия надвигающейся опасности вышел на улицу. Садясь в машину, увидел идущего ко мне уполномоченного НКВД по воздушному флоту Халявина с неизменной слащаво-гаденькой улыбкой на дегенеративном лице. Подойдя, последний поздоровался и, как всегда, не глядя в глаза, произнес:

- Виктор Иванович, вас просит срочно заехать нарком НКВД.

Я предложил ему место в машине и через пять минут подъехал к зданию НКВД.

Халявин услужливо побежал в комендатуру за пропуском, и мы прошли во внутренние апартаменты.

Иду спокойно. Предчувствие и здесь не подсказало, что обратно из этого "святилища" мне суждено будет выйти только через 1 1/2 года. Полтора года физических и моральных пыток, но зато и политической переоценки всего существующего порядка.

Сажусь в приемной кабинета и рассеянно просматриваю газеты. Проходит минут пять, и я спокойно задаю вопрос:

- Где же нарком?

В ответ получаю вежливое извинение и просьбу немного подождать. Погружаюсь снова в газету и замечаю, что в приемную входят четыре чекиста и о чем-то шепчутся с Халявиным.

Дочитать заметку мне так и не пришлось: как молния все пять молодцов бросаются на меня и, вероятно, от "излишней храбрости", навалившись кучей, злорадно рычат:

- Оружие есть?

Оружие у меня было, но с собой я его не носил. Убедившись, что таковое отсутствует, - "герои" несколько успокоились.

Ошеломленный таким приемом, но все еще наивно доверчивый, я ничего не понимал, а в голове мелькнула детская мысль, - вероятно со мной просто шутят.

Но моя наивность быстро сменилась сознанием серьезности всего происходящего.

Храбрая ватага начала с усердием срывать с меня ордена и нашивки.

Операция была произведена изумительно быстро, и я, ошеломленный, ничего не понимающий, но уже с кандалами на руках, весь оборванный стоял и видел перед собой их победоносные лица.

Глаза и руки сих стражей быстро рассматривали и прощупывали мои документы и складки платья, вероятно в поисках особо важных контрреволюционных документов.

В голове был хаос. Пытался заявить, что это вероятно недоразумение и просил дать компрометирующие меня материалы.

Но как все резко изменилось; куда исчез вежливый тон Халявина. Осталась только неизменной мерзко слащавая улыбка.

В ответ на мое требование последовал грубый окрик:

- Подожди, покажем все документы, сам их напишешь.

Так ошеломляюще быстро и просто, из свободного гражданина Советского Союза я превратился в политического арестанта, - "врага народа", не чувствуя за собой и тени преступления, кроме разве наивной веры в свободы, дарованные "самой демократической конституцией в мире".

Подписав какой то клочок бумаги, именуемый "актом личного обыска", под конвоем двух "храбрых" следователей с обязательно наставленными на тебя "пушками", как называли мы револьверы, - меня повели во внутреннюю тюрьму, расположенную для конспирации тут же в здании, и сдали, как драгоценную ношу, надзирателю.

Надо отдать справедливость руководству Г.П.У., подбирающему тюремные кадры. Здесь был представлен полный букет человеческой тупости, дегенеративности и людоедской кровожадности.

В эти черепа вбивали примитивные приемы палачей, не забывая и чекистского психологического воздействия.