— Пей, пей!
Пришлось выпить всю кружку до дна. Мир перед глазами нехорошо закружился, и я сразу припомнила, что алкоголь на голодный желудок — это нехорошо. Совсем нехорошо. Перед глазами вертелся сюрреалистичный мир, наполненный дикими драконьими плясками, песнями, жаренным мясом и огнем, пылающим над двумя самодельными могилами.
Убитых очищали от скверны, и смех перемежался сдавленными рыданиями. Дракон не может позволить себе оплакать товарища, настоящие мужики не плачут. Они хохочут, они пляшут, вознося оду жизни, купленной смертями их товарищей.
В Ильве нас считают варварами. Где это видано, гоготать, как на свадьбе, в день похорон, заливаясь грогом по драконьи рога, ни слез, ни переживаний. Но мы плачем. Потом, заперевшись на тысячу замков, глубокой ночью, наедине со своим горем.
Вот только сил участвовать в этом вертепе у меня не было. Отбиваясь от дружелюбных дракониров, я, с трудом цепляясь за стены, поднялась к своей комнате, но дверь открыть не успела. Только руку протянула к замку, как из мрака стен выступил Анхард.
— Как ты выжила, Эль?
Отличный вопрос. Самой бы у кого спросить.
Но что у трезвого на уме, у пьяного на языке, так что я расхохоталась.
— А я не должна была?
— Ты должна была остаться на третьем этаже, я его специально запер. Третий этаж мы не трогали, и что я вижу? Стоит моя прекрасная вейра посреди пустыря в компании перевертышей… Ты… Ты хоть понимаешь, что я пережил?
Он вдруг резко тряхнул меня, а я, совершенно неожиданно для себя самой, сползла по стенке. Голова кружилась от грога, тело стало слабым и податливым, как у котенка, и это было странно. Нир Шелен собственными руками ставил мне щиты, чтобы меня прихватил алкоголь, мне бочку надо выпить, а не стакан. Может, это Тео… нет, горе так повлияло? Теперь, когда я видела его смеющееся лицо так близко, в груди занимался пожар такой силы, что хотелось откашляться огнем. Я тут же откашлялась и, к своему удивлению, увидела кровь.
— Эль?! Тебя ранили?
Анхард тут же подхватил меня на руки, а я попыталась сказать, что со мной все в порядке. Разве просто ранить дракона, у него же регенерация, как… ну, как у дракона. Я попыталась рассмеяться, а вместо этого меня вывернуло кровавым сгустком прямо на белую рубашку командора.
Глаза я открыла в той самой аудитории, где видела безликого прекрасного драконира в черном, странных животных и Клео. Я и сейчас ее видела. Она склонилась надо мной, сосредоточенно нахмурив точеные брови, пока я, распластавшись прямо на кафедре, пыталась подавить тошноту. Наверное, так себя чувствует лягушка на секционном столе.
— Могу только сделать ей амулет, но что от него толку, если я не знаю, в каком она времени и в какой стороне света? — сказала Клео грустно. — Ну или душу переродить, но хотелось бы до этого не доводить. Неужели нельзя вылечить?
— Лекарь еще не пробудилась, уж больно она рациональная, — отозвался еще один голос.
— Если бы она занималась и смотрела лекции, то успела бы спасти себя сама, ведь такое простое заклинание! А она… Глупая.
— Нужно искать новое вместилище для Осколка… И быстрее, как бы ее смерть не убила и магию.
Осколок. Слово звучало ровно так, как я услышала — с большой буквы и с благоговением. Мысль о том, что внутри меня есть какой-то осколок, то есть Осколок, мне очень не понравилась. Кому же охота быть не сокровищем, а шкатулкой для сокровищ?
— Связь, — перекрыл женский глубокий мужской голос. Тот самый, безликий, но, несомненно, прекрасный драконир, мягко прикоснулся к моему лбу. — Мы будем надеяться на связь, время еще есть.
Глухо застонав, я из последних сил приподнялась, впечатываясь лбом прямо в темноту. Так резко и неожиданно наступившую, словно кто-то взял и выключил сеанс связи со странным дракониром и Клео.
— Воды, — попросила я глухо.
Немного прохлады и воды, чтобы очнуться. Вместе с окончанием сна пришла боль.
— Нельзя, — такой знакомый голос, теплая рука, мягко откинувшая налипшие на лицо волосы. — Пока нельзя.
В груди горело огнем, жгло каленым железом. Тошнота померкла перед страшной пыточной болью, сердце бешено прыгало меж ребер, как детский мяч. Мне нужно немного воды, холода, чтобы остудить непереносимый жар, мне нужно… что-нибудь. Кто-нибудь.
Но темнота спеленала меня по рукам и ногам, не давая двинуться.
А после, когда одиночество, горечь и жар сделались невыносимы, меня словно что-то обняло, прижало к большому и теплому, и губ коснулась долгожданная влага. Только горячая и соленая. Но мне было все равно, какой у воды вкус, я жадно глотала ее и не могла напиться.
И огонь погас.
Дорогие читатели, большое спасибо за ваши отзывы, звездочки и награды! Это очень мотивирует и вдохновляет ))
14. Договор
Я проснулась…