Разворот на восток

В наше время все совсем иначе: Советский Союз выдержал вероломное нападение гитлеровской Германии и, несмотря на поражения первого этапа войны, сумел обратить войну вспять. Сейчас мы сильны как никогда, и не японским самураям бросать нам вызов. Красная Армия воюет оружием, изготовленным на советских заводах, и только небольшая его часть получена по ленд-лизу из Америки в те тяжелые дни, когда против Советского Союза в едином строю стояла вся Европа. Но мы сломали эту вражескую силу, разметали ее в прах, и теперь пришли к старым врагам, чтобы взыскать с них долг, на который наросли солидные проценты. Ведь одной русско-японской войной наша вражда с империей восходящего солнца не исчерпывается. Самураи пытались оккупировать нашу Сибирь в Гражданскую войну, а когда это не удалось, то принялись пакостить нам изо всех сил. Сначала они пытались засылать на советскую территорию вредителей и диверсантов, а когда это не помогло, два раза устроили крупные военные провокации, сначала поблизости от Владивостока на озере Хасан, а потом в Монголии, возле реки Халхин-Гол и горы Баин-Цаган.

Оба раза Красная Армия нанесла самураям тяжелые поражения, поэтому в третий раз они решили поискать себе счастья где-нибудь в другом месте и напали на американцев, голландцев и англичан. А мирно жить, чтобы ни на кого не нападать они, значит, не могут? Наверное, все же нет, поэтому товарищ Сталин с целью окончательно обеспечить безопасность советского народа приказал устранить последнее фашистское государство на наших границах. Ведь это как со зверем-людоедом – никогда не угадаешь, когда он придет тебя сожрать. Комиссар сказал, что после всего, что мы узнали о японском государстве за последние сорок лет, лучше, пока у нас есть отмобилизованная армия военного времени, во избежание проблем разобрать его на запчасти, и только потом объявлять демобилизацию. Силища, говорят, на Дальнем Востоке собрана неимоверная, так что врагу не устоять.

Взлетели плотной группой еще до восхода солнца. Низкая облачность, серый неверный свет, а на земле белый снег да присыпанные им зеленые сосны. Проходя над линией фронта, видели, что люди там заняты серьезным делом: наша артиллерия грохотала еще с глубокой ночи, и теперь на полуразбитых вражеских позициях идет штурмовой бой. Там фыркают струями пламени огнеметы, летят огненные плевки реактивных гранат, а мелкие, будто игрушечные, фигурки советских бойцов перебежками продвигаются вперед. Думаю, когда выявятся какие-нибудь узлы обороны, которые не смогла разрушить советская артиллерия, в воздухе над линией фронта появятся пикировщики нашего корпуса и объяснят самураям политику нашей партии. Но нами особенно некогда любоваться на эту красоту; картина мелькнула под крыльями и осталась позади.

Подойдя к цели, мы увидели, что на японском аэродроме царит нездоровая суета. Японские техники и вооруженцы уже закончили метаться возле самолетов, и теперь те с подвешенными бомбами пара за парой выруливали на взлет. А это значит, что мы успели вовремя, можно сказать, в последнюю минуту. Японцев подвела суета с подвеской бомб, иначе они были бы уже в воздухе. Головная пара наших «лавок» опустила носы и брызнула навстречу взлетающим японцам залпами эрэсов. Расчета попасть в самолет, разумеется, не было: конус рассевания у ракетного снаряда значительно больше, чем у пушки, и летит он только примерно в направлении цели. Но зато в залпе у двух машин таких снарядов сразу двенадцать штук, и как минимум восемь из них легли прямо перед разбегающимся по полосе головным истребителем. Удар под острым углом к поверхности, веер осколков и взрывная волна буквально сметают в сторону взлетающий истребитель ведущего; он, нелепо подпрыгнув (наверняка пилот от неожиданности машинально дернул ручку на себя), переворачивается через левое крыло и врезается в снег за краем полосы. Запоминаются по-дурацки растопыренные в воздухе стойки шасси, а потом на этом месте вспыхивает ком оранжевого бензинового пламени. Отлетался птенчик микадо… Его ведомый, не успев оторваться от земли, обеими «ногами» влетает в воронку, ломает стойки шасси, шлепается на брюхо, пару-тройку секунд беспомощно скользит по земле, молотя по ней винтом, а потом с оглушительным грохотом взрывается на подвешенных бомбах.

Но любоваться на эту картину некогда, надо работать. Чуть вздергиваю нос и пускаю свои эресы куда-то в конец полосы, где столпились (не подберу другого слова) самолеты, пилоты которых не знают, что теперь делать. Вокруг аэродрома сплошной лес, направление для взлета только одно, и как раз прямо на полосе зияют воронки от эресов и пылают обломки взорвавшегося истребителя.