Развращённые

Лес, приукрашенный утренним ласковым солнышком, вызывал восхищение. Дерзкие лучи, что пробивалось сквозь стекло авто и игриво щекотали кожу, чем-то неуловимым напоминали Марлен те утренние часы, что она проводила с родителями, когда еще не было в её жизни гонщиц, не было проклятой Штольни. Был дом, были родные и ощущение, что у неё есть что-то своё: собственная комната, собственная кровать, есть собственный брат и даже собственные родители.

Она возвращалась в машине обратно в Штольню. Синий лес проплывал под брюхом парящей в воздухе тачки, и Марлен казалось, что лес этот — полотно бархата, а туман — это парное молоко, такое густое, что можно прикоснуться. Она бы рискнула и свесила руку, но понимала, что прикоснуться даже к верхушкам деревьев не получится — уж слишком большое расстояние. Да и водитель бы не позволил — он только делал вид, что ему нет до пассажирки дела, а на самом деле еще как было!

Но Марлен не обращала на него внимания. Она была так счастлива, так счастлива!

Её первая ночь с мужчиной! Тепло его рук, его уверенные прикосновения. Ей нравилось к нему ластиться, еще больше нравилось получать ласку в ответ.

Когда она проснулась — он сразу это почувствовал и тоже проснулся. И уставился на нее немигающим взглядом. Марлен это не понравилось, эта его молчаливая заинтересованность — она подвинулась к мужчине еще ближе и поцеловала в губы.

Ей было легко и весело, её состояние напоминало эйфорию.

Увы, в тот момент Марлен не понимала, что эти чувства — ненастоящие, это последствия влечения, наложенного ящерром. Она до сих пор находилась под влечением, ведь ящерр, увлеченный эмоциями, всю ночь «подливал» в неё любовь к себе самому.

А он знал. Как знал, что нежные поцелуи девушки, вся её нежность — это мираж, подделка, а потому-то полнейшая глупость. Глупостей, даже им же совершенных, Доган на дух не переносил, поэтому когда она утром принялась к нему ластиться — ярость залила глаза, распечаталась в мыслях.

— Вставай, тебе пора.

Любит ли?

Марлен послушно встала. Не обиделась — забеспокоилась.

— У тебя, наверное, много дел? Я понимаю, — затараторила она, — и я бы не хотела вас отвлекать. Я… я смогу вернуться обратно самостоятельно.

— Пешком? — усмехнулся ящерр.

Девочка не нашлась с ответом. Растерянная, взлохмаченная лиса — такой она была. Но очень добрая, что злило ящерра еще больше. И этим утром, когда лежала рядом, одно её присутствие навевало весьма неуместные чувства и еще более неуместные желания. Вот бы не удержаться, завалить её обратно и…

Догану Рагарре не пристало идти на поводу у чувств.

— Уходи, — приказал от строго. — Дальше тебя проводят.

— Хорошо, — сказала лисица в ответ, а сама заглядывала ему в глаза, будто ожидая чего-то. Что он вот-вот усмехнется и скажет: «Я пошутил, оставайся со мной».

Он бы такого в жизни не сказал.

Она медленно обернулась и направилась к двери. И выхода обернулась, и он отчетливо прочитал на её лице вопрос: «Но зачем мне уходить? Ведь нам же так хорошо вместе».

Доган и сам не успел разобраться, почему велел ей уходить. И все же, в тот момент ему хотелось, чтобы она ушла и он мог остаться наедине с собой, подумать, разобраться в собственных чувствах.

Когда дверь закрылась, он упал обратно на кровать. И был не судьей, а мальчишкой, который запутался, который влюблялся, и вместо того, чтобы проявить свою симпатию, предпочитал дергать девочку за косы. Потому что иначе не умел. А научить было некому, ведь кто посмеет давать наставления главному судье Мыслите.

Изгнание гонщицы

И вот она летела в авто — возвращалась обратно в ад Штольни.

Авто приземлилось у самых ворот. Марлен молча вышла из машины, у неё начала болеть голова. Действие влечения понемногу стихало, и ранее приветливый мир, как тот обиженный воробей, нахохлился, и вытаращился на неё злобно.

Её бросало в дрожь, воспоминания ночи казались теперь не сказочными, а непривычными. Но (пока!) не плохими, потому что ящерриный яд по-прежнему действовал на нее.

В Штольне было непривычно шумно. Марлен старалась не обращать внимания, но обрывки разговоров все же долетали до неё и казались весьма настораживающими.

— Что случилось? — спросила она у одной уз учениц, пока поднималась по ступеням вверх.

— Так ведь… гонщицу из верхних этажей выгоняют, — ответила девчушка учтиво, жадно рассматривая лисицу, одетую в вечерний наряд.

Марлен ощутила, как к лицу прилила кровь. Она боялась задавать следующий вопрос.

— Кого?

— Так ведь… Млечную Арору.

— Но… за что?

Девушка отрицательно кивнула головой.

— Личный приказ Догана Рагарры.

Приказ! Его приказ!

— Небеса! — закричала израненная, искромсанная душа лисички Марлен.

Она быстро побежала в комнату к Ароре — своей доброй мудрой защитнице. А пока бежала, в мозгу никак не укладывалась очевидная истина: ведь это с этим мужчиной она ночь провела. Доган ведь не мог не знать, как дорога ей Арора, как они близки. Так зачем он это сделал? А может не знал?

Да как бы ни так, — зло подумала она. — Специально это сделал, чтобы побольнее ужалить.