Увы, в следствии неудачного падения во время соревнования Марлен получила несколько царапин, а также вывихнула плечо. После тщательного осмотра, ящерриный доктор приказал на нагружать плечо и проводить как можно больше времени в постели, особенно в первые два-три дня.
Марлен посмотрела на мужчину и сказала желчно:
— Я — гонщица, зависима от чужих приказов. В постели времени провожу достаточно, но не факт, что именно там я смогу не нагружать плечо.
Доктор понял. А Марлен, не удержавшись от еще одной едкой подколки, добавила:
— Впрочем, уж что-то, а постельный режим мне гарантирован.
Она была взвинчена. Адреналин, ударивший в голову после гонки, вместе с усталостью и пустотой, щедро разлитой в её сердце, смешались в невообразимый коктейль. Марлен было невероятно плохо и одновременно — так же невероятно хорошо.
В тот вечер Доган позвал её к себе. Усталая, она едва держалась на ногах, пока её одевали и сажали в авто. По дороге несколько раз засыпала.
Переступив порог его комнаты, она застыла. Доган подошел к Марлен. Он не набросился не неё с поцелуями, как делал раньше, и ждать у двери полчаса тоже не заставил (так он тоже делал несколько раз).
Ныло плечо. Марлен пожалела, что не попросила двойную порцию обезболивающего.
— Я видел гонку, — сказал он внезапно, а его взгляд блуждал по её плечу.
Марлен молчала. Её очень правильно одели — ткань скрывала все полученные ушиби. Если бы он не знал о ранении — он бы его и не заметил вовсе, все синяки и ушиби были скрыты под тканью.
— Садись на кровать.
Марлен кивнула. Стараясь не потревожить руку, начала взбираться на кровать.
— Я сказал — садись, а не ложись! — прикрикнул судья недовольно.
Марлен испуганно шарахнулась и сделала, как было велено: села на самый край.
Ящерр нахмурился. Подошел к ней, начал расстегивать лисице платье. Старался быть осторожным, но при очередном движении Марлен не смогла удержать крика боли. Рука ныла.
— Так больно? — спросил ящерр. В голосе пробивалось беспокойство.
Марлен кивнула. Нельзя же правду от него скрывать.
Ящерр нахмурился. Принялся за старое — продолжил снимать платье, но теперь делал это намного аккуратнее.
Когда она осталась в одной рубашке, он отошел он неё на шаг и принялся рассматривать. Затем — присел около неё на корточки.
— Я спрашиваю — ты отвечаешь, — сказал. — Насколько сильно болит рука?
— Мне… нужно немного обезболивающего, — прозвучало обтекаемое.
Ящерр недовольно скривился.
— Это не ответ. Как сильно болит сейчас?
— Сильно, — прошептала напуганная лисица. Вся бравада, что не так давно лицезрел доктор в лазарете, улетучилась, как пуля из пистолета.
— Шевелить рукой можешь?
— Очень… болит, когда шевелю.
— Понятно.
Он поднялся. Вышел из комнаты. Вернулся спустя минуту, и сразу наткнулся на испуганные глаза лисицы.
Ему не понравился этот взгляд. Гонщица была как на минном поле, — подорвется при малейшем шорохе. Он сам завел такие порядки, сам её довел до подобного, но почему-то результат «воспитательных работ» не удовлетворил.
Он кинул на кровать рубашку — простую, длинную.
— Переоденься.
Марлен взяла в руки белую ткань. На её лице проступило замешательство. Невысказанное «зачем» повисло в воздухе.
Она взялась за ткань и снова не удержала болезненный вскрик.
— Да как тебя только пустили ко мне в подобном состоянии! — разозлился ящерр, хватая рубашку и бережно помогая лисице её одеть.
Из недр белой ткани на него смотрели встревоженные глаза. Ящерр скривился, осознавая, какую глупость только что сказал. Приказал бы — ему бы и труп её приволокли.
Он переодел девушку, а затем всучил ей две таблетки и стакан с водой.
— Выпей. Полегчает.
Лисица без возражений выпила лекарство. Доган подумал, что, если бы он сказал, что это яд — она бы тоже выпила, покорно.
И пока он погружался в раздумья, некто чужой его же руками укладывал лисицу в его постель и укутывал её одеялом.
Увы, утром…
Следующее утро
Утром, когда благодаря выданным ящерром лекарствам боль пройдет, а раны заживут, Доган разбудит лисицу требовательным поцелуем, уложит под себя, разведет её ноги в стороны и …
— Какая сладкая лисица…
Затем — потребует убраться восвояси. И не узнает маленькая лисичка, что жестокий судья всю ночь целовал её волосы, гладил её плечи и что-то шептал ей на ухо. А утром проснулся с мыслью, что ему приятно находиться с Марлен в одной постели.
Его жестокость была следствием его страхов и, как он полагал, слабости. И он сам себя презирал за то, как несправедливо поступает с девушкой, которая ни в чем не виновата. Но он слишком много времени провел на этой планете, и эта планета развратила его ум. Доган убеждал себя, что Марлен — всего лишь земная женщина, что она недостойна, что она — гонщица, развращенная, умеющая лишь мужчин совращать да в гонках участвовать.
Он пытался скрывать правду, в первую очередь — от себя. Но правда была на виду, она плескалась в глазах Недж, которая прибыла в Экталь в то же утро, разминувшись с лисицей на каких-то полчаса.