Развращённые

— Ты жесток, Доган, — сказала Недж. — Я был хотела заблуждаться на твой счет, но дальше так продолжаться не может. Тот мужчина, в которого я так слепо верила и которого любила, давно умер.

Доган едва сдерживался, чтобы не ответить ругательством. Его впервые раздражала собственная жена, которую он уважал и у которой всегда искал совета. Не только жена — с недавних пор его раздражали враз потерявшие смысл обязанности судьи.

В мыслях была лишь она, проклятая лисица. С какой обидой она на него смотрела, когда он утром резко подмял её под себя и развел её ноги в стороны. И вошел в мягкое, до скрежета зубов желанное тело.

— Недж, уходи. Давай поговорим об этом позже.

— Когда? Я и так ждала достаточно долго, думала, ты образумишься.

Доган испытал прилив агрессии.

— Не делай вид, будто её благосостояние — в твоих интересах! Она, Недж — твоя прямая соперница, верно я говорю?

Но Недж на его слова отреагировала неожиданно. Она усмехнулась, и было в этой насмешке нечто покровительственное, будто он, Доган, не понимает очевидных вещей.

— В отличии от тебя, я еще не забыла, чему нас дома учили, Доган. Тебя высшие силы наградили таким подарком, о котором каждый из нас мечтает

— Она — не наша!

— … а ты пренебрегаешь им! Более того — делаешь несчастной девочку, которую обязан оберегать. Может ты и забыл наставления предков, но я — нет!

— Не лезь!

— Пока — не лезу, так как понимаю, что тебе нелегко принять её происхождение, но если так будет продолжаться и дальше…

— Ты ничего не сделаешь, что бы я ни делал, — сквозь зубы процедил Доган. — Она — моя гонщица, и я поступлю с ней, как сочту за нужное. Ясно тебе!?

Недж фыркнула, огрызнулась и ушла. Доган понимал, что это не конец, но в тот момент думать о законной жене не хотелось. А вот о гонщице — хотелось.

Кукла

Доган вернулся в спальню, улегся на кровать (ту самую, где еще витал тонкий запах их ночи) и задумался.

Неужто лисица думала, что он после этой странной совместной ночи станет вести себя как-то иначе? Кажется, нет, не думала, ведь ушла, как только он её об этом попросил. Всегда уходила. Ни просьб, ни пожеланий, ни возражений. Тень, а не женщина.

Лисица?

— Марлен.

Он впервые произнес её имя вслух. Мягкое звучание поцарапало горло.

— Марлен.

Его разрывало от чувств, столь противоположенных, столь для него неестественных.

Та гонщица, что он приказал выгнать — лисица после того случая будто потухла. Он знал, что они звались подругами, но не думал, что по-настоящему дружили.

Иногда он почти жалел, что отдал тот приказ. Его юная любовница по-настоящему скорбела по изгнанной женщине, и никакие приказы не могли того изменить.

Лисица и с Джин тоже… дружит.

Доган не знал, как воспринимать эту мысль, хорошо это или плохо — что две его любовницы находятся в столь теплых отношениях. С другой стороны, к странным отношениям Недж и Джин он тоже как-то приноровился.

… В тот день Доган отменил все дела и замкнулся к Эктале. И приказал привести нескольких гонщиц. И постарался забыться.

У него ничего не получалось. Животная злость на егогонщицу выбивала дух. Доган не считал себя слабым человеком, но решение, которое он вскоре принял, достойно лишь слабого мерзкого подонка.

Последи ночи, когда выпито было так много, что алкоголь пробрался и в тело, и в мысли, он приказал выгнать всех гостей, и привезти Марлен.

И приказал, чтобы это было сделано в течении двадцати минут, иначе он всех к чертям поубивает.

Приказ был исполнен. Её даже не стали переодевать — выдернули с постели и доставили в Экталь в одной ночной рубашке. Девчонка была напугана, глаза красные. Руки, ноги, все её тело дрожало. Она куталась в какую-то шаль, вполне возможно, выданную где-то на пути в Экталь, чтоб не замерзла.

Её привели к нему в комнату. Не ту, где он проводил время с ней наедине — туда, где дозволялось бывать другим. Где он с женщинами спал, где они его удовлетворяли.

Девчонка жалась к двери, только-только закрывшейся за её спиной. Глаза её были — как два блюдца, наполненных животным ужасом.

Он подавил в себе чувство жалости. Жалеть — гонщицу!? Кем бы она была, если б не обучение? Если б не Млечная Арена?

Доган сидел у камина, кресло развернуто вполоборота к огню. Угол разворота позволял лениво (показательно-лениво) рассматривать доставленный «товар».

Их глаза встретились. Догану будто всё звуки выключили и по сердцу ножом погладили, когда он заглянул ей в глаза. Будто шальная пуля живот прошила насквозь.

Он видел: Марлен была на грани психологического срыва. В эдакой тихой, внешне незаметной истерике. Что же он с ней делает!?

Ему не понравилась эта мысль.

— Иди сюда, — приказал хрипло, негромко.

Марлен подошла. Она двигалась как-то скомкано, будто каждое движение ломалось где-то посредине, и сразу начиналось новое.

Рывок — он схватил её за талию и повалил на постель.

Под шалью была шелковая рубашка — тонкая и ничего не прикрывающая.

Он заглянул ей в глаза, и увидел в них отражение собственного безумства.

Из её глаз полились слезы. Она старалась не разрывать зрительный контакт, но глаза увлажнялись, и лисица начала чаще моргать.