Развращённые

Он с какой-то тоской в душе подумал, что её страх ему неприятен. Хотелось, чтобы усмехнулась, расслабилась в его руках.

Как же, после всего, что он делал и собирался сделать в будущем?

Собирался ли?

знал, как избавить её от страха. Прикрыв глаза, он пустил к лисице тонкие нити собственного влияния. Энергия, столь долго удерживаемая на привязи, рванулась к девушке, обволакивая её своими требовательными руками.

Несколько мгновений спустя девочка выдохнула. Организм пытался бороться с влечением, но организм земных — слабый. И вот уже её стеклянные глаза смотрели с обожанием, а руки опустились на его плечи.

У Догана в постели находилась совершенная, необходимая ему как воздух кукла. А лисица затаилась где-то в недрах этого тела, ждала, когда ящерриный яд выветрится.

— Вот так-то, маленькая.

Доган избавил девушку от рубашки, стянул тонкие лямки с плеч — к самим ногам. И с какой-то горечью, поцелуями подбираясь к внутренней стороне бедра, подумал, что лисица (та самая, что спряталась) реагировала бы на его прикосновения совершенно иначе.

У Догана в руках была совершенная, необходимая ему как воздух кукла.

Просьба

Его скотское к ней отношение вызывало недоумение у всего города. С одной стороны — он её выбрал, а с другой — так ли она ему дорога, если ходит в синяках, и на Млечную Арену попадает чаще других. Гонщицы уважали Млечную Арену, но в большинстве случаев попадать туда чаще нужного не стремились.

У неё за спиной шептались и, не имея возможности поговорить с подругами, получить их поддержку — запрещено! — лисица впадала во все более глубокую депрессию.

Он вызывал её к себе регулярно. Марлен казалось, что с каждым днем его сумасшествие растет в геометрической прогрессии. Он её ненавидел, она знала это настолько четко, насколько знала, что небо — синее, а птицы умеют летать.

У неё в комнате всегда были цветы, свежие, дурно пахнущие. Марлен не спрашивала, кто отдал подобный приказ эти самые цветы туда приносить — ей было все равно. Но у Джин цветов не было.

Марлен ни о чем, ни у кого, ни за кого не просила, и обходилась тем, что давали. Догану иногда казалось, что если он ограничит её одним куском хлеба в день — и тогда не услышит жалоб.

Поэтому, когда Марлен впервые обратилась к нему с просьбой — судья был удивлен.

Она желала на кровати, сразу после того, как он её… изнасиловал? Лисица никогда не сопротивлялась, но ему ли не знать, что происходило в его постели.

— Доган…

Она впервые назвала его по имени, хоть он не просил, и даже не разрешал. Но от собственного имени, прозвучавшего и её уст, тело свело судорогой.

Доган сидел на кровати, и уже было хотел встать, но её вопрос пригвоздил его к месту.

Он повернулся.

— Я бы хотела попросить…

Мужчина усмехнулся.

— Проси, — сказал, и сам удивился, сколько яду в его голосе. С чего бы?

— Я бы хотела… можно мне родных повидать?

Она была напугана, не смотрела ему в глаза. Неприятная мысль ошпарила всё тело: а не зашел ли он слишком далеко?

Давно зашел, прошептала его совесть некто голосом Недж.

— Я подумаю.

Она вся сжалась — восприняла это как отказ. И была вся такая маленькая, крохотная, что у него в груди разлилось доселе незнакомое чувство… захотелось её защитить. От кого?! Да от себя же и защитить!

Да что же ты творишь, Доган, ведь она не виновата, девочка эта, что была послана тебе в спутницы! Зачем наказываешь её за несуществующие проступки?

Рывок — вот он уже нависает над ней.

— Целуй меня, гонщица, — сказал хрипло. — Правильно целуй, и увидишь своих родственников хоть сегодня.

В её глазах полыхнула яркая искорка — радость. Доган аж отшатнулся слегка— так его удивила столь неизведанная улыбка.

Вспыхнула радость на её лице — и погасла, ведь он был рядом.

Грань

Доган разозлился. Не на неё — на себя. Разве виновата девчонка, что её трясет от одного его голоса. Разве не этого он добивался?

Взгляд невольно прошелся по креслу у камина.

Он вспомнил, как несколько дней назад взял её в этом кресле.

Она пришла вовремя, да и разве бывало иначе? Разодета, ухожена. А у него руки тряслись — так ему хотелось совершить задуманное. Ведь планировал же, втайне мечтая, как будет её…

— Господин, — сказала она тихо, почти прошептала.

— Иди сюда.

Он поманил её к себе. Доган сидел в кресле, Марлен подошла и застыла рядом. Их колени почти соприкасались, но почти — не считается.

— Садись на колени.

Она села. Глаза наполнились ужасом, когда она ощутила на себе его… хвост, неторопливо поглаживающий спину.

— Смешно так… — выдал ящерр задумчиво, — вы эту часть нашего тела называете хвостом, а мы, — кисточкой прошелся по её щеке, — просто не можем вам объяснить, что это, ведь в вашем языке нет не только конкретно этого слова — нет самого понятия.

«А вы хотя бы пытались?» — подумала лисица, стараясь подавить панику.

— Доган… господин.

Он засмеялся.

— Так Доган, или господин?