Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Затем С.М. Соловьев в своей статье приписывает мне положение, что «сказание о призвании князей из-за Балтийского моря есть позднейшее новгородское сочинение, XIII в.». И возражает против такого положения. Любопытно, что мне приходится повторить в этом случае тот же упрек, который я сделал покойному М.П. Погодину, упрек в неверной передаче моего мнения. У меня говорится о позднейших летописных редакциях и сводах; а происхождение басни о призвании варягов и не только не считаю «выдуманною когда-то в Новгороде в XIII в.», но, наоборот, приурочиваю ее ко времени Ярослава и супруги его шведской принцессы Ингигерды, следовательно – к XI столетию. У меня говорилось о позднейших искажениях первоначального летописного текста, об искажениях, следствием которых явилось смешение руси с варягами, чего не было в первоначальном тексте. Несколько раз я указывал, что в этом факте заключается весь корень поднятого мною вопроса. Но замечательно, что достоуважаемый историограф обошел этот мой главный аргумент совершенным молчанием. Защищая какую-то историчность нашего летописца, норманнская школа защищает, в сущности, его искажения; тогда как моя задача – очистить его от этих искажений, от этого бессмысленного смешения руси с варягами, двух разных народов в один небывалый нигде народ варяго-руссов.

Покойный историограф выразился даже так, будто, по моему мнению, «надо оторвать начало летописи и заменить его догадкою Стрыйковского о роксаланах». Приходится только удивляться подобным выражениям под пером серьезных ученых, у которых сильное племя роксалан, имеющее о себе целый ряд известий, начиная с Тацита и Страбона, является в истории какою-то догадкою Стрыйковского! После нескольких подобных возражений, более или менее голословных, не останавливаясь ни над каким аргументом основательно, автор остальную половину своей статейки посвящает общим и в то же время отрывочным рассуждениям об украинном положении руси (хороша европейская украйна, занимающая чуть не половину Европы!), о лесе, о поле, о городах, о редкости населения и пр. Но какое отношение все это имеет к вопросу о призвании варяжских князей, о смешении руси с варягами, вообще о происхождении нашего государственного быта – остается неизвестным.

Повторяю, если я остановился несколько над возражениями покойного С.М. Соловьева, то сделал это только ради его авторитетного имени. Вопросом о происхождении Русского государства он никогда специально не занимался, а аргументы его по большей части являются простым повторением аргументов покойного М.П. Погодина.

Если и такие почтенные русские ученые так легко относились к данному вопросу, не желали вникнуть в мои доказательства, обходили важнейшую их фактическую часть, а выхватывали кое-какие бессвязные фразы и неточно передавали мои доводы и заключения, – то чего же можно ожидать от других, менее почтенных возражателей, особенно от людей, не расположенных к беспристрастному отношению уже в силу своего нерусского происхождения. Одним из представителей этой категории является копенгагенский профессор сравнительного языковедения Вильгельм Томсен. Сей профессор в мае 1876 г. прочел в Оксфорде три лекции «Об отношениях Древней Руси к Скандинавии и о происхождении Русского государства», чтобы в качестве компетентного лица просветить английскую публику насчет этих вопросов. Мы имеем эти лекции перед собою в «просмотренном» немецком издании Борнемана.

Тенденциозность копенгагенского профессора бросается в глаза с первой же страницы, где он заявляет, что «политическое и численное преобладание славянского элемента над другими народами Восточной Европы есть результат сравнительно недавних времен; тогда как основание Русского государства совсем не дело этого племени».