– Чистейшей воды клевета!, – возмутился Данилов. – Да мне такое и в голову не могло прийти. К тому же посудите сами, если бы я вылил ему на голову чернила, то и сам бы запачкался, а у меня – вот, – и он протянул в сторону лейтенанта чистые ладони.
– Так что же, он, по-вашему, сам на себя чернила вылил? С какой бы стати ему это делать? С какой, так сказать, целью?
– Видимо, сам, а может, попросил кого, —высказал предположение Евгений. – Вполне допускаю. У нас возник небольшой конфликт, вот гражданин и решил меня опорочить. Но если он одумается и заберет свое заявление, я на разбирательстве этого конфликта настаивать не буду.
– Ах ты наглец! – завопил, брызгая слюной завотделением. – Какой еще конфликт, знать ничего не знаю. Товарищ лейтенант, я требую, чтобы вы его арестовали и взыскали с него за моральный ущерб и за порчу имущества!
– Взыскивает суд, гражданин, я только рассматриваю ваше заявление. А вы успокойтесь, сейчас разберемся, – и, повернувшись к Данилову, потребовал: – расскажите, о каком конфликте идет речь.
– Даже как-то неловко, – замялся Евгений. – Но раз гражданин заявление забирать не собирается, а во всем обвиняет меня, то у меня просто другого выхода не остается… Понимаете, я пришел устраиваться на работу в кардиологическое отделение больницы. Заведующий отделением сказал, что с вакансиями у них туговато, но всегда можно найти возможность. И дал мне понять, что такой возможностью для меня может стать физическая близость с ним, – Данилов вскочил, делая вид, что до сих пор взволнован, и произнес фразу, за которую мог бы снискать похвалу своего великого двойника-романиста. – В крайнем возмущении я покинул кабинет, пораженный, что такое мог услышать от советского врача. Тем более что данные действия, насколько мне известно, караются советским законом и предусматривают наказание до одного года тюрьмы. Уходя, я заявил, что вынужден буду доложить о действиях заведующего отделения главному врачу больницы или же сигнализировать в компетентные органы. Видимо, я напугал гражданина, и он, дабы избежать ответственности, решил нанести превентивный удар.
Лейтенант, хоть и носил на погонах всего две маленькие звездочки, был уже не молод и много чего повидал на своем милицейском веку. Но такого ему видеть еще не приходилось.
– А вы, гражданин, что скажете? – спросил он врача.
– Ничего подобного не было. Никаких таких предложений и намеков я ему не делал. Этот нахал просто встал и опрокинул мне чернильницу на голову.
– То есть конфликта между вами не было. Просто гражданин Данилов ни с того ни с сего встал, вылил на вас чернила и ушел? Правильно я вас понял?
– Правильно.
– Вот что, граждане, получается, – резюмировал лейтенант. – Показания вы даете разные. Свидетелей у вас нет. Чтобы не разводить тягомотину, предлагаю вам пожать друг другу руки и мирно разойтись. А заявление я порву, будто его и не было. Ну как, согласны?
– Согласен, – откликнулся Данилов.
Надувшийся доктор долго молчал, потом кивнул и вышел из кабинета. Лейтенант порвал заявление – лишние хлопоты ему были совершенно ни к чему – и с усмешкой обратился к Евгению:
– А теперь, друг ситный, скажи мне откровенно, на хрена ты доктору чернила на лысину вылил?
– Кто? Я? – деланно изумился Данилов. – Вы же сами, товарищ лейтенант, сейчас видели, что он отказался от своих обвинений.
– Ладно, не хочешь, не говори. Забирай свои документы и уматывай. Только вот что я тебе скажу, парень. Не знаю, каким ты станешь врачом, а адвокат бы из тебя получился классный.
***
Умудренный жизненным и милицейским опытом лейтенант оказался провидцем. Поработав пару годиков в московских поликлиниках, Евгений подал документы в юридический институт и, окончив заочное отделение, через несколько лет действительно стал адвокатом. Причем весьма удачливым и соответственно – преуспевающим.
Еще будучи студентом-заочником, Данилов в одном из букинистических магазинов на Сретенке наткнулся на книжонку о покушении на Ленина. Еще в школе Женька знал, что в вождя мирового пролетариата стреляла эсерка Фани Каплан. В книжке описывались подробности теракта. Он и сам не отдавал себе отчета, чем эта давняя и всем известная история его заинтересовала. Стал рыться в архивах и много чего интересного нарыл. Узнал, например, что урожденная Фейга Хаимовна Ройтблат, вырвавшись из еврейского местечка в Петербург, выправила себе документы на имя Фаины (по другим данным Фанни) Ефимовны Каплан. Увлеченная идеями всемирного братства и равенства, она действительно примкнула к партии социалистов-революционеров – ПСР, или, как их все называли, эсэров. Однако к боевому крылу партии Каплан никогда не принадлежала. Кроме того, всегда близорукая, она в Питере, почти лишенная средств к существованию, вечно недоедала и от отсутствия в рационе витаминов зрение посадила окончательно. К 1 января 1918 года, дню покушения на Ильича, эсэрка Каплан была уже полуслепой, по улицам передвигалась, держась за дома. Она бы с пяти метров в Смольный дворец не попала, не то что в человека.