Реактор. Черная быль

– Вас послушать, так он ни в чем не виноват.

– Но он действительно ни в чем не виноват. Разве можно обвинять человека в том, что он поверил своему другу и хотел ему помочь? Понимаете, просто помочь. Да, он был наивен в своих помыслах и рассуждениях, но наивность, Леонид Петрович, – это не порок, а проявление чистоты души.

– Это утверждение к категории фактов не относится, – сухо возразил ученый. – Это в вас адвокат проснулся.

– Напротив, – горячо возразил Данилов. – Данное утверждение – это тоже один из фактов, которые со счетов сбрасывать нельзя. А адвокат, простите за нескромность, во мне никогда и не спит.

Да, Данилов умел убеждать. В душе отца что-то дрогнуло, и он спросил, уже более с надеждой, чем с недоверием:

– Так вы считаете, Гелий ни в чем не виноват и перед законом чист?

– Убежден в этом. И изменение приговора – лучшее тому подтверждение.

– Вот именно, «изменение», а не полная его отмена, – проявил неожиданную юридическую грамотность Леонид Петрович. Видно, судьба сына не была ему все же безразлична и в юридических справочниках он покопался.

– Пока приговор изменили, но в том, что его вскоре отменят, я тоже уверен, иначе и быть не может. Это сейчас те, кто упек вашего сына за решетку, демонстрируют свою силу, мускулами играют для устрашения. По сути они уже признали свое поражение, нужно только время, чтобы они с этой мыслью свыклись.

Говоря так, адвокат все же лукавил. Он отнюдь не был уверен, что враги его подзащитного признали поражение. Пока они просто сделали шаг назад, затаились до поры до времени.

– Допустим, вы правы. Но ко мне-то вы с чем пришли?

– В отношении вашего сына, профессор, опять, уже не в первый раз, было допущено вопиющее нарушение советского законодательства. Как мне удалось выяснить, его, без всякого оповещении, отправили на ликвидацию чернобыльской аварии.

– Куда отправили? На эту проклятую АЭС? – Леонид Петрович в волнении вскочил, опрокинув при этом лампу. – А впрочем, – немного успокоившись, забормотал он, – это как раз естественно. Гелий, как бы это сказать, имел некоторое отношение… Так что кому, как не ему…

– Послушайте, уважаемый Леонид Петрович, – не очень вежливо перебил адвокат. – Мне глубоко наплевать на ваши тайны и секреты. Не знаю, чем конкретно занимался в институте Курчатова ваш сын, да и знать не желаю. Зато знаю точно, что меньше всего эти люди, которые его туда заслали, были озабочены государственными интересами. Они вульгарно хотели упечь вашего сына туда, откуда он не выберется. Но ведь и там люди занимаются разной деятельностью. Я вот читал в газетах, что в Чернобыль поехала большая группа советских ученых. И если вы похлопочете, Гелия могли бы включить в состав этой группы. Тем более вы сами только что обмолвились, что он «имел некоторое отношение».

– Не ловите меня на слове, – вспылил Строганов. – К тому же любая протекция противна моим принципам и жизненным убеждениям.

– А вам и не надо их нарушать. Какая же это протекция, если вы рекомендуете в экстренной ситуации привлечь к делу знающего специалиста?

– Но знающий специалист мой сын, – возразил Строганов.

– И здесь не вижу никаких противоречий, – парировал Евгений Петрович. – Кому, как не отцу, тем более ученому-атомщику, знать настоящий потенциал сына.

– Вы, должно быть, хороший адвокат, – признал Леонид Петрович. – Я подумаю.

«Думай быстрее, там же твой сын в опасности», – отправил ему мысленный посыл Данилов.

***

Вечером к начальнику штаба ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС академику Мелехову обратился дежурный:

– Виктор Афанасьевич, вас к городскому.

По городскому телефону мог позвонить кто угодно; те же, кому отвечать было обязательно, звонили по правительственной связи. Даже не спросив, кто звонит, академик раздраженно буркнул:

–Я занят.

Но через несколько минут дежурный вернулся:

– Виктор Афанасьевич, просили передать, что вас беспокоит академик Строганов.

– Да-да, конечно, соедините немедленно, – и обратился к сидящим в кабинете: – товарищи, у меня важный разговор с Москвой. Продолжим через несколько минут.

И только оставшись один, он поднял трубку.

– Слушаю вас, Леонид Петрович. Но прежде всего скажите, как ваше здоровье.

– Благодарю вас, уже поправился, практически здоров.

– Чем могу быть полезен?

Строганов скупо – он испытывал неловкость, обращаясь к коллеге с личной просьбой, – изложил суть дела.

– Сына вашего я прекрасно помню, более того, помню те конструктивные, и весьма дельные, предложения, которые он внес в проект именно того объекта, где я сейчас пребываю. Кстати, Манеев его очень хвалил, а от Манеева похвалу услышать – что награду получить, сами знаете. Наслышан и о злоключениях вашего сына. Признаться, когда узнал, даже верить не хотел. Впрочем, теперь это неважно. Где, вы говорите, он работает? Так, понятно – белорусский «Гидрострой». Я все выясню, но могу сказать сразу: такие специалисты, как Гелий Леонидович, мне сейчас нужны позарез.