Реальная логика понятий

Во времена Платона, как мы видим, теория образования понятий была ареной жарких споров и софистических ухищрений. На самом деле предпосылки теории конкретных понятий просты и вполне согласуются со здравым смыслом. Ведь в действительности здесь предполагается лишь наличность самих вещей в их, на первый взгляд, необозримом многообразии и способность разума извлекать из этой массы единичных существований те их свойства, которые присущи их множеству. Соединяя таким способом в группы предметы, обладающие одинаковым набором признаков, и продолжая повторять эту операцию на высших ступенях, субъект познания создает классификацию по расчленению тождественного себе бытия по градациям их сходств, существующих в отдельных предметах. Вот тот камень преткновения, который так и не смогла преодолеть античная теоретическая наука, потому что она сразу пыталась создать общие понятия, минуя предварительный и необходимый этап конкретного знания. Но на самом деле основные функции мышления на эмпирическом этапе сводятся исключительно к процессам сравнения и различения чувственных данных или данных измерений. Рефлексия, обращающаяся то к одному предмету, то к другому, чтобы убедиться в наличии или отсутствии их свойств, ведет сама затем к абстракции, которая очищает все эти сходные свойства от различных примесей (несущественных свойств) и таким образом их выделяет и закрепляет посредством имени конкретного понятия. Об этом можно было бы не вспоминать здесь, если бы последующее развитие теоретической математики не завело бы, в конце концов, в тупик эту теорию в современных теориях множеств – от Кантора до последующих ее так называемых «непротиворечивых» версий. Известные же «парадоксы Рассела» лишь показали, что современная математика не в состоянии выйти из круга традиционной формальной логики, доказывающей свои «истины» с помощью закона исключенного третьего и запрещающей противоречие.

Платон, как мы видим, также не приходит к осознанию необходимости нового качества мышления для образования общих понятий в своей диалектике. В начале «сократического периода» его творчества он только нащупывает пути к обоснованию общей теории понятий, что особенно наглядно в диалоге «Евтидем», где он ничего не может, в сущности, возразить «беспределу» софистских вербальных «наскоков». В другом диалоге раннего периода – «Кратиле» он поясняет диалектический метод искусством собеседования, т. е. умением задавать целенаправленные вопросы, чтобы получать на них нужные ответы для получения истинного знания. Что касается диалога «Федр», то здесь Платон берется за рассмотрение собственно принципа правильного построения процесса мышления. И он приходит к заключению, что сущность диалектического мышления должна соответствовать живой архитектонике мира, которая получает свое отображение во множественности и вместе с тем единстве вещей природного мира и, в частности, в человеческой речевой коммуникации. Он говорит: «Всякая речь должна быть составлена, словно живое существо, – у нее должно быть тело с головой и ногами, причем туловище и конечности должны подходить друг другу и соответствовать целому»[32]. Может показаться, что он говорит о некоем пифагорейском каноне, но это не так. Платон говорит о таком построении речи, чтобы в ней, кроме грамматической связности, необходимо содержалась и связь с основной ее идеей, неким понятийным базисом, отображающим неизменное (инвариантное) в данной речи, т. е. это прямое указание на логический закон тождества, который ответственен за содержательное (смысловое) единство текста. Это следует из того, что Платон говорит о речи как «живом существе», которое немыслимо без души, и эта душа должна оставаться тождественной своему идеальному началу на протяжении всей речи. В этом диалоге, так же как и в других диалогах, где он говорит о единстве идеального и материального, единого и множественного, Платон не употребляет термина «диалектика», но в «Федре» он объясняет на примере различных речей, что диалектика в мышлении – единство идеального (высшего или абстрактного) и логического (реального или последовательного).