Но пока он просил счет и расплачивался, я подумала: нет, все-таки он не прав. Никакого лукавства в моих словах нет. Сидеть в дорогущем ресторане, есть блюда, названия которых и я выговорить-то не могу, и дрожать под одеялом с Лори (какие же у нее ледяные ноги!), чтобы экономить отопление, – и то и другое выходит у меня само собой, естественно и просто. И то и другое в равной степени определяет меня, выражает мою суть.
– В общем, неважно, – сказала я, пытаясь изобразить беззаботность. – Я понимаю, что ты мою работу считаешь ерундой…
– Я вовсе не считаю ее ерундой, Анна, – возразил он. – Но если какое-то занятие не приносит тебе денег, я не уверен, что его можно назвать работой.
– Надо проживать каждый день своей жизни, – говорила тем временем старшая девочка родителям.
– Что ты хочешь этим сказать, Джессика? – спросила мать.
– Ну как же! – воскликнула младшая. – Что не проживать его ты не можешь.
По пути домой Макс был со мной очень мил: нежничал, старался рассмешить. Он понимал, что расстроил меня. А я так по нему соскучилась – соскучилась по его губам и коже, по мускулистой спине, по тем словам, что он мне нашептывал, – что не остановила его, когда он принялся целовать меня и расстегнул молнию на платье. Он старался меня отвлечь, а я не стала противиться. Но потом он заснул, а мне не спалось. Всю ночь я не сомкнула глаз, думая о его словах: неужели тебе не захочется иметь собственный дом, семью? И что это большая ошибка – считать, будто все само устроится. Я думала, сколько времени и сил уже потрачено, сколько еще предстоит вложить. А что потом? Потом-то что? А вдруг я стану одной из них – одной из тех, у кого жизнь не сложилась, – все думала и думала я…
Но в конце концов я, видимо, заснула, а когда проснулась, он был в душе. Я секунду полежала, слушая воду, а потом открыла его тумбочку. Она была там – пачка купюр, на которую я наткнулась несколько недель назад, когда искала зарядное устройство для телефона. Даже несколько пачек. Разной валюты. Я взяла фунты и провела большим пальцем по срезу. Все получилось спонтанно, я сама даже не поняла, что и зачем сделала, просто вдруг раз – и вижу: моя рука отделяет одну банкноту сверху и запихивает ее в сумку. Интересно, он заметит, если я возьму еще?.. Но тут вода перестала течь, и меня обожгла мысль: ты что, мать твою, творишь?
Я положила пачку на место и задвинула ящик, заварила кофе и села у окна. В соседних офисах люди тоже стояли у окон с кружками в руках, смотрели на улицу, пока не начался рабочий день, а некоторые уже сидели за столами и вовсю печатали.
– Только не смейся, – сказал Макс.
Я обернулась. На нем были бледно-голубые спортивные зауженные штаны и безразмерный мешковатый свитшот с названием бренда на груди.
– Вау. Ни дать ни взять пятнадцатилетний школьник в скейт-парке!
– Так и задумывалось.
– Честно говоря, это даже по-своему сексуально.
– В твоем вкусе, значит?
– Похоже, что так. А что случилось? Кризис среднего возраста вдруг настиг?
Макс отобрал у меня чашку и сделал глоток кофе.
– Сегодня с утра встреча с одним спортивным брендом, – сказал он. – Они ведут переговоры с несколькими банками. Начальник велел прийти в одежде, которую они выпускают.
– И такой вид – это нормально?
– Надо же как-то развлекаться, правда? А насчет нормальности… Скажешь тоже. Школа-пансион, потом Оксфорд, потом банковское дело… Там нормальных нет.
– Ты сейчас прямо себя описал.
– У меня больше жизненного опыта, – ответил он. Только он умел самые обычные слова произносить так, будто в них был какой-то скрытый смысл.
Макс сказал, что пора выходить, я оделась, и мы вышли из квартиры.
В лифте он спросил:
– Ты правда не хочешь ребенка?
– Что?
– Вчера вечером. Ты сказала, что не уверена, хочешь ли семью.
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно, – сказал он. – Я вот хочу. Ребенка.
– Ты, наверное, назвал бы его Сесилом или вроде того?
– Сесилом?
– Ну, что-нибудь в этом духе. Старомодно и напыщенно.
– Моего двоюродного брата зовут Сесил.
– Не может быть!
– Честное слово. У моей матери есть сестра, а это ее сын.
– Он старомодный и напыщенный?
– Думаю, можно так сказать.
Лифт доехал до первого этажа. Перед стеклянной дверью мы остановились, глядя на улицу.
– Что-то не так? – спросила я.
– Ага. Я прямо стесняюсь выходить на улицу в таком виде.
– Поверь, в этом прикиде вид у тебя значительно менее нелепый, чем в твоей обычной одежде.
Внезапно посерьезнев, он сказал:
– Анна, послушай. Меня мучает совесть за вчерашний вечер. Я думал об этом утром. Ты права. Почему бы не попытаться? А вдруг получится? Пара месяцев прицельной работы. Я понимаю. Это инвестиция.
– Хм, спасибо.
– Конечно, задача не из легких. Она потребует от тебя полной отдачи. И я не хочу, чтобы ты лишний раз переживала.
На улице Макс поцеловал меня, а потом растворился в потоке мужчин в костюмах. В руке у меня, словно после циркового фокуса, остался конверт. Он был набит деньгами.