Реальная жизнь

Одеваясь, я смотрела на себя в зеркало. Платье было простого кроя и сидело идеально. Я давно привыкла к повседневной одежде, а тут вдруг подумала, что под одеждой все мы – просто тела, совершенно одинаковые, а разными становимся, только когда нас по-разному одевают.

– У нее было много друзей? – спросила Лори.

– У моей мамы? Да нет. Наверное, поэтому она и была так зациклена на мне.

Я не раз рассказывала Лори о своей маме. Она любила все психологизировать и пыталась объяснить моим детством, почему сейчас я такая, какая есть, но я не была уверена, что ее умозаключения верны. Я сама порой часами пыталась понять психологию персонажей, которых играла, – восстановить предысторию, которая помогла бы мне объяснить их нынешние мотивы, – но приложить все это к себе, как правило, было трудно. Мне казалось, что моя личность – это огромный бассейн со стоячей водой. Я могу нырнуть как угодно глубоко, но никогда не увижу дна.

– У моей мамы были толпы друзей, – сказала Лори. – Она все время где-то тусовалась. Я тогда еще маленькая была. Когда родилась моя сестра, она бросила работу, но с прежних времен у нее осталась куча интересных знакомств. Они с подругой запустили свой модный бренд. Красота! Повернись-ка.

Я привстала на цыпочки, чтобы она увидела, как платье будет выглядеть с каблуками. То же самое я проделала прошлой ночью, когда хвасталась обновкой перед Максом. Он стоял у меня за спиной, обнимал за талию. Мы смотрели на мое отражение. Я переживала, не рассердится ли он, что я спустила его деньги на шмотки – ведь на прослушиваниях важно выглядеть как следует, объясняла я, поэтому я и решилась, – но его это, похоже, не волновало. Платье ему понравилось, мой выбор он одобрил. «Тебе давно пора приодеться, – сказал он и добавил: – Всегда мечтал стать меценатом». – «Серьезно?» – «Ну, разумеется. Вбухивать деньги в красивые бесполезные вещи. Сразу ясно, что ты всего в жизни добился, так ведь?» Я послала его куда подальше, он зажал мне рот рукой и засмеялся мне в волосы: «Да шучу я!» Я укусила его за руку, но он меня не отпустил. Наоборот, притянул к себе, притиснул и сказал: «Полегче».

– Просто отличное платье, – объявила Лори. – Сколько стоило?

– Не помню. Не очень дорого. А почему твоя мама бросила работу?

– А кто ее знает. Никогда не спрашивала. Думаю, папа не одобрял. Он не таких уж передовых взглядов. Наверное, устала с ним бороться. Вряд ли она сама этого хотела – дома сидеть. Амбиции у нее были ого-го.

– Грустная история.

– Ага. Ну, зато у нее была куча нарядов, которые она постоянно выгуливала на разных тусовках. Я частенько валялась у нее на кровати и смотрела, как она одевается, красит губы и опрыскивает себя духами с каким-то чужим ароматом. Во время сборов от нее всегда исходила эдакая нервическая энергия. Словно что-то норовило вырваться наружу. Папу это, по-моему, раздражало. Они всегда в такие вечера ругались. А я, наоборот, приходила в восторг. Мне казалось, что я вижу маму такой, какая она на самом деле. Однако годы шли, она ходила по вечеринкам все реже и реже, а потом, не помню точно когда, вообще бросила это дело. Не знаю почему. Приглашения еще некоторое время приходили. Я помню, потому что она прикрепляла их на холодильник – наверное, ей нравилось их получать. Но одежда стала сидеть на ней как-то неуклюже, словно с чужого плеча. К тому же, наверное, она переживала, что ей не о чем будет говорить с людьми, хотя не помню, поняла я это еще тогда или потом. Может быть, она боялась, что ее будут расспрашивать, чем она занята. А ей будет нечего ответить, не удастся произвести впечатление. А потом она совершила попытку самоубийства. Я тебе об этом рассказывала?

– Серьезно?! Нет, не рассказывала, – отозвалась я. – Даже не упоминала. Какой ужас. Сочувствую тебе.

– Да, радости мало. Мне было лет пятнадцать. Я вернулась из школы и нашла ее. Так до конца ей этого и не простила. Она ведь знала, что именно я приду домой первой.

Лори взглянула на меня и рассмеялась.

– Можешь не корчить такую скорбную мину, – сказала она. – Я в порядке. Это было давно, да и потом, у нее же все равно не получилось. Но я ей до-олго этого простить не могла. Все ведь рассчитала до минуточки! Женщина, которая направляет свою энергию против себя самой, а не на то, чтобы сделать мир лучше. Оригинально. С тех пор я перестала ее уважать. Нельзя так раскисать.

Она вдруг села на кровати.

– Слушай, – сказала она. – Ты вчера была на кухне, когда они обсуждали лобковые волосы? А знаешь, что они платят по тридцать фунтов в месяц за восковую эпиляцию? Все до одной платят! И все до единого волоска удаляют. Элла уверяла, что это не для мужчин делается, честно-честно. А для самих себя. Ей, мол, некомфортно, когда у нее там волосы. Якобы она их постоянно чувствует и не может ни о чем другом думать.

– Боже! Представляешь, какого величия я могла бы достичь, если бы лобковые волосы не мешали мне думать?

– Да уж. Вот была бы жизнь!

* * *