Реальность, которой нет…

От этого ей стало жутко. Она ведь так боялась влюбиться, так боялась почувствовать какую-то симпатию… Но этот страх, этот запрет — созданный скорее обществом, нежели самой Инной — стали лишь ещё одним сильным топливом для разгорающейся трагедии любви.

Шпион же знал о тревоге Инны, знал о её боязни (также исключительно потому, что хорошо разбирался в психологии бессонцев) и стал приходить ещё чаще и ещё дольше находиться с ней, в то время как она старалась избегать общения.

Вскоре Ковалевская поняла, что шпион ей симпатичен. Она не собиралась себе врать и решила, что лучше признать проблему, постараться отрезвить ум и после принять какое-то решение, которое поможет избавиться от ненужной влюблённости и общения с Воронцовым.

Но всё это оказалось не так легко…

Перед самой выпиской Инны, когда осколки её мира были почти сожжены в этой странной симпатии, Вася, как обычно решил навестить бессонку.

Он с видом невозмутимым и спокойным сел на кровать рядом с Инной.

Внутри у неё всё напряглось. Кровь прилила к щекам. Ковалевская повернула голову к стене, слабо надеясь, что Вася не увидит этого бледного румянца, который выдаст всё. Но он увидел и сказал, как ни в чём не бывало со своей извечной лукавой улыбкой:

— Ну что, как ты себя чувствуешь?

— Нормально… — отозвалась Инна, не оборачиваясь.

— Рада, что выписываешься?

— Да.

— Я тоже за тебя рад, — он смотрел на неё очень внимательно, со странным прищуром, — И румянец на щеках появился, а то ты была совсем бледной… — шпион наклонился к Ковалевской так же, как в прошлый раз.

Она ссутулилась и с трепетом молча ждала, что будет дальше.

Воронцов осторожно прикоснулся губами к щеке Инны и поцеловал её.

Бессонке было сложно совладать со своими чувствами, но она всё так же лежала и молчала. Щёки горели, щекотало в груди. Подняться бы на кровати, но тело будто приросло к матрасу и простыне. Странная боль и стыд давят на тяжёлую голову, вонзаются в лоб. Хочется плакать и вместе с тем… смеяться! Если бы Инна потеряла самообладание (а она была на волоске от этого), у неё началась бы истерика. Ковалевская не знала, нравится ли в действительности этому человеку. Не знала, для чего он всё это делает, до сих пор корила и не понимала себя.

— Зачем это всё? — тихо спросила бессонка в конце концов, повернувшись лицом к собеседнику.

— Что это — всё? — с улыбкой спросил он, испытующе смотря в лихорадочно блестящие глаза Инны.

— То, что было сейчас, то, что было до этого…

— Что было сейчас? — шпион положил руку на её предплечье.

Инна молча смотрела на него и ничего не могла увидеть в его спокойном непроницаемом взгляде. В её же глазах была холодность (в целом, присущая бессонцам), усталость и странная симпатия.

— Ты… — нарушила молчание Ковалевская, — Что тебе от меня нужно? — спросила она в тоне капризной девочки. На её щеках играл всё тот же румянец, её сапфировые глаза были очень глубокими. Шпион находил в них блеск снега зимой под светом Найтомских фонарей и мерцание неба из леса Леденеющих Звёзд. Чем больше он вглядывался в них, тем таинственнее, темнее, и теплее они ему казались.

— Ничего, — тихо ответил он и стал внезапно каким-то грустным.

В палате вновь воцарилось молчание.

Глава 35

Тем временем в Гролоззе — городе, где жили правители Розальенны и их приближённые, около дворца.

— Ну Инна вообще приедет, или что? — нетерпеливо спросил Алик у Владимира, засунув руки в карманы.

— Обязательно приедет, — был нервный ответ, — Только чуточку позже.

— А что с ней такое? — Ветров сладко зевнул.

— Да нет, ничего — просто маленькие временные трудности.

— Я так жду её приезда, — сказал Алик воодушевлённо, — Устрою бал в честь моего становления герцогом. Хотя не сказать, что Инна мне прям нравится, — в его голосе послышись скука и скептицизм, — я вообще брюнеток предпочитаю — но в целом она ничего.

— А чего это ты решил, что она тебя выберет? — спросил подошедший Захар с недовольством, — Я, между прочим, тоже герцогом быть хочу.

— Ну да, куда уж мне до тебя…

— Вот именно.

— В плане нарциссизма, — договорил, язвительно улыбаясь, Алик, — Просто твоя самооценка во много раз выше моей и выше нормальной…

— А ну, повтори, что ты сказал! — вспылил Захар, грозно надвигаясь на своего брата.

— Что слышал, — холодно ответил тот, уже собираясь дать противнику отпор.

— Мальчики, мальчики, не ссорьтесь! — из шикарного мраморного дворца выбежала Антонина в пышном, расшитом золотом, платье и начала вместе с Владимиром разнимать близнецов.

— Что они опять не поделили? — осведомилась она после.

— Да так, по пустякам, — отмахнулся Владимир.

— Я хочу быть герцогом, — сказал тогда объяснять Захар, — А Алик думает, что из него выйдет герцог лучше, чем из меня.

— Выбирает герцога жребий или будущая герцогиня, — сказала Антонина строго, для пущей убедительности подняв вверх указательный палец, — А даже несмотря на то, что правителем будет только один, тот из вас, кто им не станет всё равно займёт очень важную должность при дворе.