Д.М.: Да. При этом он провинциальный, грубый, но настоящий. А все эти попытки эстетствовать – «Морфий», «Про уродов и людей» – это настолько вымучено… Человек пытается излиться рефлексией там, где он ничего не смыслит, ничего не знает. Это так нелепо! Опять же, это как я воспринимаю того же Авилова в других фильмах, и мне неловко за него, потому что он настолько гармоничен в «Господине» и настолько дисгармоничен в других киноработах. Олег, возвращаясь к сцене с куклой – Анна-Мария на батуте и так далее. Демьяненко на батуте прыгала, да?
О.Т.:
Прыгала она и прыгала спортсменка.Д.М.: Аня боялась?
О.Т.:
Она и не смогла бы этого сделать. Все эти прыжки выполнены спортсменкой. А Демьяненко – только там, где крупные планы.Д.М.: Грильо, лежащий в гробу – где этот эпизод снимался? Дом архитектора тоже?
О.Т.:
Нет, это было снято на Галерной, дом 33, там был ДК «Маяк», это вообще-то особняк барона фон Дервиза, а теперь там камерный музтеатр.Д.М.: Там еще часовня фигурирует, она была специально создана или уже там была?
О.Т.:
Была. Это была просто гостиная. Несколько залов в мавританском стиле. Это, как я уже сказал, был особняк барона фон Дервиза. Богатого человека, который себе построил роскошно и со вкусом декорированный особняк с гостиными в разном стиле, и он сохранился до наших дней. Просто в те времена еще довольно много было, так скажем,Д.М.: Роскошь, что вы эту уходящую натуру, ускользающую красоту смогли запечатлеть.
О.Т.:
Притом что это ничего не стоило. А построить в павильоне было невозможно. И сейчас бы за это пришлось какие-то бешеные деньги платить. Поэтому это был действительно очень благоприятный момент между закатом одной эпохи и началом другой.Д.М.: Петербургские мотивы, Олег. Не знаю, может быть, эти ассоциации надуманы мной… Но когда стреляют в Платона Андреевича, а потом добивают на мосту, у меня почему-то сразу в памяти возникают Юсупов и Распутин. Петербургские архетипы… Там даже в том, как эта сцена построена – что он недобит сначала, что его добивают, что он приходит в себя и сбегает, оглушенный, едва идет, пытаясь скрыться от убийц, даже место само – мост этот Большой Петровский, который тоже был связан с убийством Григория Ефимовича (с него сбросили тело Распутина), – все это как будто специально собрано вместе.
О.Т.:
Просто вы существуете в близком поле. Есть люди, для которых Петербург с этим культурным слоем, этими вибрациями, не существует. Они ходят по бизнес-центрам или по торгово-развлекательным, и они живут в другом городе. Или люди, которые живут в Веселом поселке, например[95]. А вы живете в определенном культурном слое. И он вне времени, этот слой. Он даже старше, чем Петербург, ведь Петербург тоже не случайно именно на этом месте возник, потому что Петр так сделал. Он тоже был собран по кускам, назрел как своеобразный нарыв какой-то в этом месте. Выжимка получилась из разных культурных слоев и традиций.Д.М.: Моя бабушка мне с детства твердила: «Он создан на костях». И у меня отложилось на подкорке, что вот эти кости, эти черепа, – из этого город и вырос на болоте.
О.Т.:
То есть квинтэссенция большой страны для чего-то собралась именно в этом месте. Для того, чтобы произошло то, о чем мы говорим с вами.Д.М.: Причем это единственный в своем роде европейский город.