Читаем Реанимация полностью

Потом был обход. Рома ждал его с нетерпением. Он хотел услышать приговор – будет он жить или нет. Докторов в этот раз было больше, человек 15. Все они еле поместились в палате.

– Не выписывайте меня, пожалуйста. Мне здесь так хорошо, – залепетала тетка, лежащая напротив. Тетку решили оставить еще на день. Следующей была шипящая сатанистка. Ее решили перевести в другое отделение и тут же получили порцию проклятий в свой адрес. Возле Горца врачи остановились надолго. Елена Сергеевна подробно объясняла про операции и лечение. То, что Роману показалось чуть ли не чудом воскрешения в медицинских терминах звучало вполне обыденно. Некоторые доктора трогали Горца, звали его по имени. Горец откликался.

Наконец доктора дошли до Ромы. Елена Сергеевна стала рассказывать про болезнь и лечение. Слова были непонятными, но звучали успокаивающе. Если бы он умирал, доктора бы проявили к нему больший интерес, а так они скорее зевали, чем слушали. Наконец Рома услышал приговор. «Наблюдается устойчивая положительная динамика», – закончила отчет Елена Сергеевна и доктора устремились в коридор.

«Устойчивая положительная динамика, – обрадовался Рома. – Я буду жить. Я буду жить. …»

У Елены Сергеевны закончилась смена. Перед уходом она снова заглянула в палату навестить Горца. Горец уже во всю шевелился и кивал. Елена Сергеевна была довольна. Уходя, она посмотрела на Рому. Рома ей улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и ушла.

«Мы бы с ней подружились, – неожиданно решил больной. – Пусть мы с ней из разных миров, но мы – похожи. Мы с ней похожи, потому что она мне нравится. Хотите доказательств? Нате. Итак, почему именно она мне нравится, а ни какая-нибудь другая Дженнифер Лопес? Потому что она находит отклик во мне, резонанс происходит. И если я резонирую от нее, то и она будет резонировать от меня. Физика, блин, переходящая в химию. Мы бы с ней точно подружилась. А если взять глобально, то настоящая любовь не может быть не взаимной. Любовь без взаимности – это… это… правильно, это – не любовь. Взаимность – главный и единственный признак истинной любви».

«А другая половинка правды в том, – добавил Рома, после паузы, – что мы с ней никогда не подружимся. Потому что не ей это не нужно, ни мне».

Медсестра поставила в Ромину капельницу пакет с глюкозой. Эта была первая «еда» за 3 дня. Глюкоза была очень вкусной. Каким образом он чувствует вкус раствора, капающего в артерию, Рома не понимал, но глюкоза была сладкой и пузыристой, как газировка.

Появился новый медбрат. Звали его Алексеем. Рост у него был под 2 метра. Он был толстым и очень энергичным. Передвигался медбрат исключительно бегом, как будто все время опаздывал. Тяжело сопя, он навел порядок на железной тумбочке. Потом стал брать у больных кровь на анализы. Подойдя к Роме, он взял его за руку, потер ваткой палец и хотел уколоть, но Рома одернул руку.

– Что еще? – недовольно пробурчал медбрат.

Рома вместо ответа снова протянул руку. На этот раз он не дернулся

Алексей взял кровь, что-то написал в тетрадь и убежал.

Рома решив, что уже не умирает, захотел немедленно вернутся в хирургию. Лежать в реанимации ему надоело. «В принципе мне тут только вливают растворы через артерию, уколы делают, да анализы берут. Все это можно и в хирургии делать. Надо позвать кого-нибудь главного и попросить, чтобы перевезли меня наверх. Я тут только место занимаю. Жаль, Елена Сергеевна ушла. Но кто-то же должен остаться за нее».

В палату вошла медсестра-кореянка в очках, которая с Айболитом вставляла ему иглу в позвоночник.

– Подождите, можно спросить? – остановил ее Рома. Девушка с готовностью подошла к нему.

– Позовите, пожалуйста, кого-нибудь главного?

– Кого?

– Ну, главного врача или как у вас тут называется. Заведующего, может быть.

– Зачем?

– Поговорить надо. Просто у меня уже все хорошо. Что я тут лежу зря.

Даже сквозь очки было хорошо видно, как округлились глаза медсестры.

– Да я в хирургии буду также лежать. Какая разница где, – стал разъяснять Рома. Недоумение девушки судя по глазам увеличилось. Она подняла взгляд на листок А4, который был приклеен над Роминой кроватью. На этом листе было написано его имя-фамилия, год рождения, диагноз и дата поступления.

– Если вы здесь, значит надо, – сухо ответила она и, цокая каблучками, ушла.

Снова пришел медбрат Алексей. Подойдя к Роминой кровати, он нырнул вниз.

– Привязать тебя надо, – пыхтя, сказал он.

– Зачем? – спросил Рома, привстав в кровати. Он пытался разглядеть, что там делает огромный медбрат.

– На случай «белочки», – ответил Алексей.

– Белочки? – переспросил Рома.

– Белая горячка. На слышал, что ли?

– Слышал.

– Ты же запойный. А после запоя на 3-4-й день приходит к вашему брату весёлый зверек. Так что надо привязать, – Алексей, сопя, встал. – Расслабься. Я просто твой горшок привязал к кровати, на случай если захочешь побегать.

– Я сто раз выходил из запоя, и никогда ничего со мной не было, – решительно сказал Рома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза