Ребекка

A poor pastime, perhaps, and not a very intellectual one, but I breathe the air of England as I read, and can face this glittering sky with greater courage.	Жалкое занятие, возможно, и не очень развивающее ум, но я дышу милым мне воздухом Англии и могу потом с большим мужеством глядеть на это сверкающее небо.
The scrubby vineyards and the crumbling stones' become things of no account, for if I wish I can give rein to my imagination, and pick foxgloves and pale campions from a wet, streaking hedge.	Низкорослые виноградники и крошащиеся под ногой камни перестают существовать, ведь я могу, если захочу, дать волю воображению и собирать наперстянку и бледную дрему среди сырых от росы живых изгородей.
Poor whims of fancy, tender and un-harsh. They are the enemy to bitterness and regret, and sweeten this exile we have brought upon ourselves.	Бедные причуды фантазии, такие скромные, такие хрупкие... Они помогают побороть горечь и сожаление и скрашивать ссылку, на которую мы сами себя обрекли.
Because of them I can enjoy my afternoon, and return, smiling and refreshed, to face the little ritual of our tea.	Благодаря им я с удовольствием иду на послеполуденную прогулку и возвращаюсь с улыбкой, свежая, готовая стойко выдержать ритуал чаепития.
The order never varies.	Он неизменен.
Two slices of bread and butter each, and China tea.	По два ломтика хлеба с маслом и китайский чай.
What a hide-bound couple we must seem, clinging to custom because we did so in England.	Какой мы, должно быть, кажемся старозаветной парой, цепляясь за этот обычай лишь потому, что привезли его из Англии.
Here, on this clean balcony, white and impersonal with centuries of sun, I think of half past four at Manderley, and the table drawn before the library fire.	Здесь, на этом балконе, белом, безликом, из века заливаемом солнцем, я вспоминаю Мэндерли, где ровно в половине пятого ставился в библиотеке перед камином чайный стол.
The door flung open, punctual to the minute, and the performance, never-varying, of the laying of the tea, the silver tray, the kettle, the snowy cloth.	Минута в минуту распахивались двери, и начиналась никогда не изменяющаяся процедура накрывания на стол: белоснежная скатерть, серебряный поднос, чайник с кипятком.
While Jasper, his spaniel ears a-droop, feigns indifference to the arrival of the cakes.	Джеспер - длинные, как у всех спаниелей, уши свисают до полу - делает вид, будто его вовсе не волнует появление пирожков.
That feast was laid before us always, and yet we ate so little.	Каждый день нас ожидало целое пиршество, а мы ели так мало.
Those dripping crumpets, I can see them now. Tiny crisp wedges of toast, and piping-hot, floury scones.	Как сейчас вижу эти масляные сдобные булочки, крошечные хрустящие треугольные тосты, ячменные и пшеничные лепешки с пылу с жару!
Sandwiches of unknown nature, mysteriously flavoured and quite delectable, and that very special gingerbread.	Сандвичи неизвестной мне природы, с таинственным запахом и такие восхитительные на вкус, и совершенно особенную имбирную коврижку.
Angel cake, that melted in the mouth, and his rather stodgier companion, bursting with peel and raisins.	Торт с кремом из кокосовых орехов, тающий во рту, и его более солидного соседа - кекс с изюмом и цукатами.
There was enough food there to keep a starving family for a week.	Еды было столько, что ее хватило бы на неделю целой семье.