Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Подойдя к дому, Ребекка обнаружила, что боковая дверь  заперта,  но  ей  было хорошо известно, что ключ положен под крыльцо, и об этом,  конечно  же,  было известно не ей одной, но каждому в  Риверборо,  так  как  каждый  делал  примерно то же самое со своим ключом. Она открыла дверь и прошла в столовую,  где на столе стоял завтрак и лежала записка от тети Джейн,  сообщавшая,  что  тетки уехали в Модерейшен вместе с миссис Робинсон  в  ее  линейке.  Ребекка  торопливо проглотила кусок хлеба с маслом и  бросилась  наверх  по  парадной  лестнице в свою  спальню.  На  кровати  лежало  розовое  полотняное  платье,  дошитое добрыми руками тети Джейн... Может ли она, смеет ли она надеть  его,  не спросив позволения? Оправданным ли будет надеть  новое  платье  в  данном  случае,  или  тетки  сочтут,  что  его  следует  приберечь  для  концерта  в  воскресной школе?

"Надену, - подумала Ребекка. - Спросить не у кого, а может быть, они  и  не стали бы ни капельки возражать. В конце концов, оно всего лишь полотняное  и совсем не казалось бы таким великолепным, если бы не было новым, розовым и  обшитым тесьмой".

Она расплела косы, расчесала волны густых волос,  перевязала  их  сзади  лентой, сменила туфли на новые и,  наконец,  скользнув  в  свое  хорошенькое  новое платье, умудрилась  застегнуть  все  пуговицы  на  спине,  кроме  трех  посредине, которые оставила для Эммы-Джейн.

Затем взгляд ее упал на хранимый как  зеница  ока  розовый  зонтик.  Он  отлично подходил по цвету к платью, и к тому же другие девочки еще  ни  разу  его не видели. Конечно, не совсем уместно явиться в  класс  с  зонтиком,  но  ведь она может взять его с собой завернутым в бумагу, показать  девочкам  во  время перемены, а открыто нести только на обратном пути. Снова спустившись в  гостиную, она бросила взгляд в большое зеркало  и  была  поражена  тем,  что  увидела. Казалось, не может быть ничего красивее этого изумительного  платья  из розового полотна! Сияние глаз, пламя  щек,  блеск  струящихся  по  плечам  волос остались незамеченными  за  всепобеждающим  очарованием  наряда  цвета  розы. Боже мой! Без двадцати час - она  опоздает!  Выпорхнув  через  боковую  дверь, она сорвала с куста у ворот пунцовую  розу  и  преодолела  отделявшую  кирпичный дом от школы милю  за  невероятно  короткое  время.  У  входа  она  столкнулась с Эммой-Джейн, столь же великолепной и запыхавшейся.

- Ребекка! - воскликнула Эмма-Джейн. - Ты просто загляденье!

- Я? - засмеялась Ребекка. - Глупости! Не я, а мое розовое платье!

- В обычные дни ты некрасивая, но сейчас  кажешься  совсем  другой,  -  упорствовала в своем мнении Эмма-Джейн. - А вот мое гранатовое кольцо,  мама  отмыла его с мылом. Но как это  твоя  тетя  Миранда  позволила  тебе  надеть  совершенно новое платье?

- Ни ее, ни тети Джейн не  было  дома,  и  не  у  кого  было  спросить  разрешения, - ответила Ребекка и с тревогой добавила: - А что?  Ты  думаешь,  они не разрешили бы?

- Мисс Миранда никогда ничего не разрешает, разве не так?  -  заметила  Эмма-Джейн.

- Да-а, но сегодняшний день особенный - почти как концерт в воскресной  школе.

- Конечно, - согласилась Эмма-Джейн, - и твое имя написано на доске, и  все мы  будем  петь  гимн,  и  указывать  на  твой  флаг,  и  прочитаем  наш  замечательный диалог - и все остальное.

Этот день был чередой  убедительных  триумфов:  не  было  ни  неудачных  выступлений, ни слез, ни родителей,  стыдящихся  за  своих  отпрысков.  Мисс  Дирборн выслушала  множество  восторженных  похвал  своему  организаторскому  таланту и в глубине души задавала себе вопрос, действительно ли  они  должны  быть адресованы ей или, по крайней мере отчасти, Ребекке. Хотя девочке  было  поручено сделать ничуть не больше, чем многим другим ученикам, она почему-то  неизменно оказывалась на виду. Как  обнаружилось  позднее  во  время  разных  деревенских собраний и развлечений, оттеснить Ребекку на  задний  план  было  невозможно. Однако даже злейший враг не мог бы  назвать  ее  выскочкой.  Она  была усердной, старательной и на редкость чуждой робости и застенчивости, но  не искала случая покрасоваться и всегда горела  желанием  вовлечь  других  в  каждое дело или забаву, в которых принимала участие. Подобно тому как где бы  ни посадили Мак-Грегора[17] - он оказывался во главе стола, так и  где  бы  ни  стояла Ребекка - это место неизбежно превращалось в центр сцены.  Ее  чистый  высокий голос парил над всеми остальными голосами хора, и каждый  зритель  и  слушатель невольно наблюдал за ней, замечал ее жесты, ее  пение,  в  которое  она вкладывала всю свою душу, весь свой безудержный энтузиазм.