Ребенок, семья и внешний мир

Но сначала немного поговорим о звучании грустного плача, который, думаю, вы согласитесь, звучит довольно музыкально. По мнению некоторых людей, он является одной из главных основ классической музыки. И грустным плачем младенец в некоторой степени себя развлекает. Он может легко развивать тему и экспериментировать с различными оттенками плача в ожидании наступления сна, избавляющего его от печалей. Ребенка немного постарше можно застать грустно напевающим себе что-то убаюкивающее. А еще, как вам известно, слезы больше относятся к грустному плачу, чем к ярости, а неспособность грустно плакать означает сухие глаза и нос (в который текут слезы, если не бегут по лицу). Так что слезы полезны как с физической, так и с психологической точки зрения.

Приведу пример того, что я имею в виду под ценностью грусти. Возьмем полуторагодовалого ребенка, потому что легче поверить в происходящее в этом возрасте, чем в младенчестве. Маленькую девочку удочерили в четыре месяца, до этого момента ее жизнь складывалась неудачно, и потому она была особенно зависима от приемной матери. Ей не довелось иметь собственное представление о том, что хорошие матери существуют, и она цеплялась за реальную личность приемной матери, замечательно о ней заботившейся. Потребность девочки в ее физическом присутствии была настолько велика, что мать знала, что не должна ее покидать. Когда малышке было семь месяцев, женщина как-то оставила ее на полдня в надежных руках, но результат был почти катастрофическим. Теперь, когда девочке исполнилось полтора года, мать решила взять двухнедельный отпуск, рассказала об этом дочке и оставила ее на попечение хороших знакомых. Большую часть этих двух недель ребенок провел у запертой двери в спальню своей матери, слишком встревоженный, чтобы играть, так и не признав факт ее отсутствия. Девочка была чересчур напугана, чтобы грустить. Полагаю, мир для нее как будто остановился на две недели. Когда женщина наконец-то возвратилась, ребенок немного подождал, чтобы убедиться, что видимое им реально, а затем обвил руками ее шею и захлебнулся в рыданиях и глубокой грусти, после чего вернулся к своему обычному состоянию.

Вы видите, как выглядела грусть до возвращения матери, с точки зрения посторонних. Но, с точки зрения маленькой девочки, грусти не существовало, пока она не узнала, что ей может быть грустно в присутствии мамы, когда ее слезы стекают по материнской шее. Почему все должно быть именно так? Этой маленькой девочке пришлось справиться с тем, что ее так напугало, то есть с испытанной к уехавшей матери ненавистью. Я выбрал этот пример, потому что факт зависимости ребенка (который не мог с легкостью обнаружить материнскую нежность в других людях) от приемной матери демонстрирует нам, насколько опасной для девочки могла стать ненависть к своей матери. Поэтому она и ждала, пока та не вернется.

Но что она сделала по ее возвращении? Она могла бы подойти к ней и укусить. Я не удивлюсь, если у кое-кого из вас был такой опыт. Но этот ребенок обнял мать и зарыдал. Что должна была понять мама по такой реакции? Если бы она выразила это словами (я рад заметить, что она этого не сделала), то сказала бы: «Я твоя единственная, добрая мама. Ты испугалась, обнаружив, что ненавидишь меня за то, что я уехала. Ты сожалеешь, что ненавидела меня. Мало того, ты чувствовала, что я ушла из-за какого-то твоего дурного поступка, или потому, что ты предъявляла ко мне слишком большие требования, или ненавидела меня еще до моего отъезда, поскольку чувствовала, что была его причиной, – тебе казалось, что я уехала навсегда. Но ты не верила этому, пока я не вернулась, и ты не обняла меня за шею. Своей грустью ты заслужила право обнять меня за шею, так как показала, что чувствовала: в том, что я причинила тебе боль своим отъездом, была твоя вина. Собственно говоря, ты чувствовала себя виноватой, словно была виновата во всем плохом в мире, тогда как на самом деле ты лишь отчасти была причиной моего отъезда. Дети – это проблема, но, несмотря на это, матери ожидают их появления и любят их. Из-за твоей сильной зависимости от меня тебе удавалось очень меня утомлять, но я решила тебя удочерить и никогда не обижалась на то, что уставала по твоей милости».

Она могла бы сказать все это, но, слава богу, не сказала; на самом деле такие мысли никогда не приходили ей в голову. Она была слишком занята, обнимая свою маленькую девочку.