Ребенок зеркала

Если они полностью не преодолены[9] в течение трех месяцев, они уступают место позднейшим тяжелым неврозам, поскольку, как правило, приводят к мучительному дроблению личности старшего, который играет роль еще более старшего, становится в том, что касается речи и мышления, ребенком не по возрасту рассудительным и буквально подавляющим собственную эмоциональную жизнь, поскольку чем сильнее он идентифицируется со старшим, тем менее может переносить пронзительное чувство отчаяния, в которое его повергает вид этого малыша, такого любимого и достойного любви в соответствии с ценностями, которые он логически все менее принимает.

В результате он испытывает чувство совершенно непонятной для него же самого враждебности и считает себя злым. Если нечаянно у него проскочит какой-то грубый или неловкий жест по отношению к брату, который мог бы принести ему облегчение, он тотчас же почувствует себя ужасно виноватым. И сам он в качестве человека взрослого жестоко себя критикует. Вслед за этим возникает желание загладить проявления злобы каким-нибудь великодушным, успокаивающим действием в адрес младшего, и оно будет для него еще более разрушительным, потому что до семи лет играть материнскую или отцовскую роль – опасное занятие. Ребенок еще находится с тем, кого любит, в отношении, сравнимом с сообщающимися сосудами, и любить более младшего, чем он сам, несет для него угрозу инфантильной регресии.

Разные психотерапевты предпочитают использовать в работе различный материал: кукольный театр, кубики, предметы обихода, пластилин, краски, цветные карандаши и все это только для того, чтобы облегчить вербализацию аффекта, позволить выражение конфликта и затруднений ребенка. Я же предпочитаю пластилин и цветные карандаши.

Вмешательства терапевта сведены к минимуму и только лишь позволяют выражение трудностей и конфликтов ребенка с самим собой и окружающими, максимально законченное и эмоциональное. Отношение, позволяющее все говорить, все представлять, передавать мимикой, придумывать (но не все делать), не нравоучительное со стороны терапевта, является главным, и оно совершенно особое и отличное от того отношения, которое должны иметь с ребенком родители и воспитатели. Последние остаются для ребенка реальностью социума и ему ее навязывают. Дети очень хорошо устанавливают разницу (точно так же, как и взрослые в анализе) между психотерапевтической работой и реальностью человеческих отношений в социуме. Приведенный ниже пример позволит лучше понять эту разницу и то, как все происходит в терапии.

Приведу случай Ж.П., неполных восьми лет, обратившегося по поводу ночных кошмаров и тиков (насильственное моргание) и нескольких краж, сопровождавшихся отрицанием и ложью, близкими к мифомании. Первые кражи были совершены после рождения брата Ф., в возрасте около трех лет. Как часто бывает в таких случаях, в семье считают, что дети обожают друг друга и что старший никогда не ревновал; однако время появления трудностей как раз совпадает с первыми месяцами жизни Ф. и доказывает, что именно гиперкомпенсация нормальных нарушений ревности, проявлений которой не смог вынести ребенок, вызвала болезнь. Как мы увидим, лечение быстро прольет свет в первую очередь на защитные механизмы, подтверждающие первоначальную гипотезу. Мы решили проводить один сеанс за две недели.