Напрасный труд. Задние ноги и круп совсем не слушались его. Чубарый тяжело повалился, вздохнул и заколотился о подстилку головой. Потом снова рванулся.
— Встает!.. Ну-ка, поддержим.
Соня подставила плечо. Я помогла ей.
Мы видели, как делал один извозчик, когда у него упала лошадь.
— А ну! А ну!
Юля и Наташа ловили негнущиеся Чубаркины ноги и старались найти для них точку опоры.
— Ага, ага, встает! Но-о! Чубарик, ннооо!
— Ах, чтоб тебя!..
— Что ты кричишь?
— Да самой бы тебе так…
Чубарый стоял, растопырив ноги. Соня морщилась и скрежетала зубами: одно из своих копыт он поставил ей на босую ногу.
Я бросилась на помощь.
— Нет, нет, не толкай его так. Ты только чуточку… подними. Ну, вот и ладно.
Нога была запачкана навозом. Сквозь грязь виднелась огромная ссадина.
— Заживет, — решила Соня.
Наташа разыскала в углу конюшни какую-то грязную бумажку, послюнила и приклеила ее к Сониной ране.
— А то мухи нагадят, — пояснила она с видом опытного доктора.
Пока Чубарый не мог пастись сам на лугу за оградой, мы рвали для него траву руками. Он лежал недалеко от конюшни на солнце, но трава около него никогда не бывала вялой: мы без конца приносили свежую. Кроме того, мы таскали ему все, что попадалось на глаза: овес, краюху хлеба, сахар. Замешивают ли пойло для коровы — мы непременно улучим минутку, стащим для Чубарого отрубей или свеклы. Или посечем сухой клевер, обдадим горячей мучной болтушкой, прибавим «по вкусу» соли и угощаем нашего больного.
Чубарый долго был костлявым и некрасивым, но нам он казался красавцем.
По утрам мы чистили его скребницей и щеткой, расплетали и заплетали его гриву, чолку и хвост в тугие тонкие косички. И каждую такую косичку завязывали на конце яркой косоплеткой.
Наташа целыми часами разговаривала с конем, трудясь над его прической. Чубарый с удовольствием слушал ее голос и смех. Конь лежал и большая голова его приходилась как раз вровень с животом девочки. Иногда она шептала ему что-нибудь в ухо. Конь тряс головой, а Наташа заливалась смехом и говорила:
— Нет, правда! Ты думаешь, я вру?
Чубарый привык, чтобы около него постоянно возились, разговаривали. Без нас он скучал. И если мы куда-нибудь отлучались, он все еще через силу, с надрывом и кашлем, принимался ржать. И нам было веселее возле Чубарки. Мы даже читать собирались к нему.
Дома начинали ворчать:
— Вы уже захватывайте заодно свои постели и перебирайтесь совсем жить в конюшню.
Труды наши не пропали даром.
Чубарому с каждым днем становилось лучше. Сперва он, осторожно передвигая ноги, бродил по двору. Потом стал спускаться через огород к озеру. Там на берегу, согретый яркими лучами, он стоял и дремал.
У купален всегда было весело. Мы с десятком поселковых ребят целый день полоскались в воде, а когда выбирались на берег, Чубарый открывал глаза и тянул к нам вздрагивающие ноздри.
— Чубарка! Чубарка! — звали его из воды.
Чубарый поднимал голову и пристально вглядывался в синеву озера. Разглядев наши стриженые, круглые, как шары, головы, он принимался ходить по берегу, ржать, а то даже спускался в воду. Мы хватали его за гриву и тянули вглубь. Чубарый упирался. Первое время он не отваживался заходить глубоко, но постепенно освоился и полюбил купанье.
Как-то матери понадобилось послать нас зачем-то. Она покликала нас во дворе. Не нашла никого и пошла за нами в купальню. Щурясь от солнца и ветра, взошла она на мостки, далеко уходящие в воду, и начала звать.
На зов из купальни выплыла пара собак, косматая голова Чубарого и с полдюжины загорелых крикливых чертенят.
Весь обсыпанный ребятами, Чубарка вышел из воды, фыркнул, отряхнулся и по-собачьи передернулся всей шкурой.
— А знаете, ведь он и вправду поправился, — удивленно заметила мать.
Этот день был последним днем Чубаркиной болезни.
Прошло еще несколько недель. И вот однажды во дворе раздался радостный клич. Мимо окна прогарцовал сытый, отлично вычищенный конь. На спине у него восседали четыре девочки в красных шапочках.
Соня впереди всех — держала поводья. За ней сидела Юля, обхватив ее руками поперек живота; дальше точно таким же образом умостилась я, а Наташа — четвертая — повисла над самым хвостом.
Чубарого разукрасили на славу. Грива и хвост пестрели яркими лоскутками. Над чолкой красовался пучок красного мака. И весь выезд имел очень торжественный вид.
— Тпрруу-у! — сказала Соня, затягивая поводья. — Ну, мы поехали в город. Покупать ничего не надо? А то мы можем…
— Ишь ты, какая у них прыть! Только в город — это слишком далеко, а здесь, около дома, пожалуйста, покатайтесь. Осторожнее только, чтобы Наташа…
— Но-о, Чубарый! Работай ногами! Гоп-ля!
Четыре шапочки раскланялись. И Чубарый мягкой переступочкой-ходой понес нас по широкой пыльной дороге.