Речи

12. «Однако, говорит он, и письмом я звал, маня его, как помахивают веткой перед овцой, золотом, что зарабатывается от процессов, и вместе спрашивал, не были ли причиною его пренебрежения к вознаграждению из этого источника, большие суммы, перепавшие из какого-либо другого». И здесь у меня тот же довод, изобличающий с равною силою. Ведь и это письмо было письмом не того, кто послал, а того, кто уговорил послать. 13. Кто же это был? Ритор Гераклий [1], женатый на его родственнице и видевший, как мною пренебрегают и как пренебрежение это грозит его виновнику худою славою. Итак, поговорив с кем то из приближенных и сообщив о том, как многие осуждают его действия и как у него нет оправдания перед обвинителями, он выжал из себя эти незначительный слова. 14. И то, что следовало затем, снова делает для меня достоверным заявление, что действительно написал его Гераклий. Именно, когда Кимон не повиновался, так как имел возможность узнать, как это произошло, Евстафий не проявил ни печали, ни гнева, не заявлял, что не потерпит отговорки вымышленной болезнью. Надо было позвать врачей и послать к нему и разузнать, по собственному ли желанию или поневоле отказался он от процессов. Я полагаю, надлежало ему и накричать, и пригрозить, дойти чуть не до ударов. Пригрозив всеми способами, он проявил бы дружбу свою и убоявшийся даже радовался бы этому самому, усматривая в том, как его припугнули, благоволение своего судьи. Но, полагаю, приглашая его, он желал, чтобы зов оказался тщетным и посланные вернулись без успеха, дабы приглашением своим соблюсти видимость человека добросовестного, а благодаря упомянутому результату, остаться в выгоде, не видя того, кого и не желал видеть. 15. Кроме того, когда подведомственный чиновник, говоря о податях, заявил, что за Кимоном есть кое-какие недоимки, при чем он сказал неправду: подать была внесена, когда он упомянул его имя, и представлялся столь побудительный повод спросить: «Где же он? почему не защищает тяжущихся?» не удостоив его ни одного слова, он перешел к другому лицу. Так отменно заботился он о том, чем бы мне угодить.

{1 См. orat. XXYIII (с. Icar. II) $ 9, § 12, vol. III pg. 51, 52, у нас, стр. 118, стр. 119.}

16. Да что удивляться, если я встретил такое отношение по поводу податей? Вчера, говоря, что благодарен мне за сына, преуспевшего в немного дней, он не пожелал отплатить мне, не захотел в своем сыне и из того, что мною сделано для его сына, усмотреть, как мало сам он сделал для моего, признавая справедливым, чтобы мои силы служили на пользу его интересам, а его не были в выгоде моих. 17. Вот в какой мере приближается в справедливости судья наш. Он не мог бы сказать даже следующего: «Ты получил, почтенный, вознаграждение за труды по обучению, так как сын вложил статиры тебе в руку, а педагог сложил серебро к твоим ногам». {2] А между тем мы знаем, множество учителей получили вознаграждение за сыновей от многих правителей, при чем они давали деньги с удовольствием, не раз в храмах, как то подобает, вознесши молитвы о том, чтобы настала та пора, когда понадобится этот расход. А. он. вместо того, чтобы принудить взять и того, кто избегал платы..., желая и и в этом почерпнуть выгоду из своей власти.

{2 О бескорыстии Либания в этом вопросе о гонораре см. Walden. pg. 187.

О трудности получения гонорара см. orat. XXXI (pro rhetor.) § 19, 29 eq., vol. ΙII pg. 139, у нас стр. 223 сл. 227, срв. еще orat. XLIII (de pactis) SS 6 sqq., vol. Ill p. 340—341, orat. LXII S 19, vol. IT, pg. 355.}

18. Но если и не золото и серебро, не послал ли он чего либо из плодов, собираемых в тирской земле, и не обязал ли меня этим? Нет, ни кружки, ни вина, ни масла. Итак пускай не прибегает к отговорке, что не обязан мне, так как платил вознаграждение.