Речи

86. Итак, где этот порок одобряется, там он распространен, где умеренно наказуется, умеренно и дерзают на него. Α где справедливость надлежащим образом получила вес, там ему воздвигается преграда. С той же поры, как явились плясуны, говорю о нынешних, совершающим такой проступок наказанием служить смертная казнь. Поэтому, если у беотийцев отсутствие страха всех толкало одних гореть страстью, других удовлетворять ей, нынешняя угроза высшим возмездием одних, юношей, блюдет в их целомудрии, а других достаточно удерживает от проступка, так как постыдный позыв преодолевается любовью к жизни. Следовательно, если до плясунов была свобода для надругательства, а в их время смерть — кара насильникам, как же так плясуны, с той поры как они существуют, зараза городам!?

87. Он порицает песни и хор, последний, как составленный из пустых мужчин и легкомысленных женщин, а песни, как песни изнеженного характера и вредные для храбрости, как будто и он, и мы не увидали бы с удовольствием лучший хор и не послушали бы лучших песен, Следовало бы, чтобы некоторый отзвук музы Анакреонта составлял для них песни. Ведь это в одно и то же время и украсило бы пляску им, и увеличило бы угощение, преподносимое зрителям. Но если они не располагают Сапфо, разве поэтому они обижают? Как если бы кто нибудь порицал доблесть передовых борцов за плохие качества обоза. Было бы лучше, полагаю, дозволяя пляску, исправить постановку хора, чем по винам хоревтов упразднять пляску.

88. Итак, я бы не сказал, чтобы песни соответствовали строгим правилам музыки, но не могу найти, чем они вредят слушателям. А ты, рассматривая характер музыки, говоришь правду, но о постороннем данному предмету. Ведь мы являемся не с целью послушать благородных песен и посвятить внимание им, и нет убытка не удержать в памяти, кто что услышал, но мы требуем только одного, чтобы голос служил фигурам танца Ведь танец выполняется не в песнях, но ради танца изобретена песня. И мы выносим суждение о дне по красоте или безобразию танца, а не по словам и ритмам песен, но о последних мало речи, а рассмотрение посвящено моряку, охотнику и пастуху.

89. Если же ты утверждаешь, что музыка проникает в души, ты говоришь о той, которую усваивали, посещая школу музыканта на кифаре, юноши, ходившие к Бонну, учившиеся у Лампра, больше рвения отдавая этому предмету, чем палестрам или письму, или, если угодно, равное, временем, трудом и учением приобретая благо музыки. Поэтому научившийся смеялся над не научившимся и подвергался насмешкам тот, кто не умел приложить руки к струнному инструменту. Если же прослушать мельком было бы одинаково с изучением и первое одинаково влияло бы на души, тогда театры, при совместном слушании, делали бы всех одинаковыми.

90. Таким образом и теперь, если ты не укажешь, что сочинители этих песен окружены учениками, и знакомят с песнями, и люди с ними одинаково стараются сблизиться, как с софистами, нет никакого вреда от хора душам, напряженно следящим за танцем. а песни не придающим такого же значения. Поэтому они не разнеживаются и не уходят совсем унылыми, — к этому сводится у тебя понятие расчувствоваться.

91. Если же песни не позволяют в каждом кипеть гневу, величайшее благодеяние вселенной остается сокрытым. Ведь когда народ наслаждается мирным временем, если гневливость не будет смягчаема, не имея возможности быть израсходованною в войнах, она вызывает у толпы повод к мятежам. Но если песни их зачаровывают, как некоторых змей и настраивают к довольству миром, города, спасаемые песнями, пренебрегли поэтами, оказывавшими самое крупное благодеяние.

92. Таким образом, если даже скажем, что ты говоришь совершенную правду, речь эта благоприятна для песен, а что не вполне искореняют и не сразу распускают они природу гнева и что не всякий слушатель сидит расслабленным, это очевидно вот из чего: Когда, разделившись в своею рвении, один на сторону этого, другие, того, третьи—иного, они поднимусь резкий крик и, вступив в столкновение. станут спорить, каждый поставляя вперед прочих того, кого избрал, рукам, по сдержанности своей, воли не давая, но на словах сражаясь, по своей энергии, тогда они внушают тем, кто на них посмотрит, что не стали от песен слишком изнеженными.

93. Опять, следовательно, Аристид оказывается одним из расслабленных. Ведь он говорит, что тот, кто склоняет к ним слух, развращен. К склонившим слух принадлежит у нас и сам Аристид. Некоторые из мальчиков, прислуживающих господам, бегающие на рынок и оттуда домой, поспешая по переулкам, поют те песни, которые запомнили, так что и не желающим приходится слышать их и вследствие непрерывности и у нежелающих слышать иногда они закрепляются в памяти. Значит, и ты развращен. Или, по образцу Замолксиса, ты жил под землею и избегал морской воды [15]? Или ходил, заткнув уши воском, и проплывал мимо Сирень? Ведь ты винил песни и не стал бы отрицать, что поступаешь несправедливо, если не исследовал, как подобало, все вредное в них. А этого нельзя было сделать, не слыхав песен. Итак ты был слушателем песен и бросил щит.